Долго тебя ждала

24

Время остановилось, я не понимаю, что происходит. Сейчас ничего не имеет для меня значения, сейчас я готов отдать все на свете, чтобы не слышать этих слов, что моей Яны больше нет. Ее нет и не будет, если бы эта измена была настоящей, я бы простил ее, я бы миллион раз простил мою Яну, лишь бы снова услышать ее голос, смех, прикоснуться к ней. Перед лицом смерти мы абсолютно беззащитны, разве мог я предположить тогда, когда ко мне приехала Яна, что сейчас я буду сидеть здесь, наблюдать за красным лицом начальника женской колонии и мысленно вспоминать все молитвы, которые я когда-либо знал, пусть это будет ошибкой, такое ведь бывает, врачи ошибаются, люди ошибаются. Разве могло все закончиться вот так.

— Вот, Максим Викторович, это Марианна Антоновна, врач-гинеколог, она сейчас все расскажет Вам в подробностях — суетится передо мной Дмитрий Сергеевич.

— Максим Орлов, я по делу Широковой Яны Эдуардовны, возможно, произошла какая-то ошибка? — задаю ей вопрос, а когда она начинает говорить, то мои надежды превращаются в пепел с каждым сказанным ею словом.

— Яна Эдуардовна не пережила родов, беременность поздняя, первая, многочисленные стрессы, которые она переживала на поздних сроках беременности, все это сказалось на ее здоровье и роды прошли с осложнениями, на восьмом месяце беременности у заключенной произошла отслойка плаценты — говорит мне совершенно сухим тоном.

— Ребенок? — ослабляя галстук задаю вопрос

— Сын погибшей родился мертворожденным, мы ничего не смогли сделать.

— Это был мой сын, понимаете моя женщина и мой сын, как мне теперь жить дальше?! — кричу на нее — где заключения? Где они похоронены? Кто их хоронил? — начинаю на них орать, от бессилия, от горя, которое выворачивает мне все внутренности.

— Но позвольте — выпивая стакан воды в нашу беседу вклинивается начальник колонии — Марианна Антоновна действовала по закону, к тому же у заключенной Широковой Яны Эдуардовны не было родных, погребение умершего, тело которого не востребовано, осуществляется администрацией учреждения. Поэтому мы ничем не можем Вам больше помочь.

— Она не виновата ни в чем, понимаете, ни в чем не виновата?! — хватаю за грудки этого мерзкого типа, прекрасно понимаю, что он бы передо мной не лебезил, если бы ему не поступил звонок свыше.

— Мы все это прекрасно знаем, Максим Викторович, но сделать уже, увы, ничего не можем. Отпустите меня и поезжайте домой, здесь Вам больше нечего делать.

Я отпускаю его и не ощущая пола под ногами иду, заключенная, усопшая, это они про мою Яну все говорили. Подхожу к машине, Илья меня уже ждет.

— А Яна Эдуардовна? — спрашивает он меня, а я не могу вслух произнести эти страшные слова. Не могу сказать, что Яна умерла, словно если я не произнесу этого вслух, это перестанет быть правдой.

— Дай ключи от машины, Илья — мне нужно ехать, куда — не знаю, зачем — не знаю, просто ехать.

— Что с Вами там произошло, Максим Викторович? Где Яна Эдуардовна?

— Нет ее, понимаешь?! Нет ее больше — ору на него — просто дай мне гребаные ключи от машины и не задавай вопросов.

— Я поеду с Вами.

— Да что же ты доебался, ты не понимаешь, что я один быть хочу, ты блядь понимаешь, что я потерял смысл жизни, у меня сын умер ты это понимаешь или нет?!

Илья не отдает мне ключи, он отвозит меня в гостиницу, по дороге заехав в магазин за водкой. Мы пьем вместе, сидя в какой-то гостинице, я не понимаю как мне жить дальше, как будто свет выключили и я теперь иду в кромешной темноте. Мы не разговариваем и мой водитель, нет, не водитель, Илью можно назвать другом больше меня ни о чем не спрашивает. Говорят, что мужчины не плачут, но в эту ночь я плачу, я ору в голос и плачу, потому что часть меня навсегда умерла с любимой женщиной и моим сыном.

Вернувшись в Москву я первым делом навожу справки по делу Шведова Семена, моих любимых людей не вернуть, а его я хочу наказать, хочу, чтобы он каждый прожитый день жалел о том, что сделал. Подключаю все свои связи, чтобы суд прошел как можно быстрее и ему дали максимальный срок наказания, десять лет, именно такой срок он получил. Мало, это очень мало, чтобы искупить все, что он натворил, но в глубине души я надеюсь, что он никогда не выйдет на свободу, что жизнь его хорошо сломает там.