Долгое дело

— Никакого…

— Милочка, на дворе космический век.

Расстроенная Вера не знала, что и делать.

— Я схожу в магазин.

— О, плохой тон. Будем пить черный.

— Черный — так черный.

— Милочка, что у тебя за лак? — Калязина поймала взглядом ее ногти.

— Обычный, — обрадовалась Вера перемене темы и протянула руку.

Аделаида Сергеевна осмотрела ее пальцы — на краску не было и намека. Но до трех оставалось еще полчаса.

— У вас что-нибудь случилось? — неуверенно спросила Вера.

— А заметно?

— Вы какая-то… серьезная.

— Высшая серьезность, милочка, заключается в том, чтобы воспринимать все с усмешкой.

Вера притихла, сбитая со своего вопроса. Ответить подобным афоризмом она не могла, а простые слова, вроде «кушайте печенье», стесненно не шли. Но Аделаида Сергеевна вдруг спросила:

— Веруша, как ты ко мне относишься?

— Такой вопрос…

— Понимаю, что искренний ответ на него получить трудно, но я спрашиваю не из праздности.

— Очень хорошо отношусь…

— Еще бы, я твой шеф, — усмехнулась Калязина.

— Бывает, что и шефов не любят.

— Редко. Интерес друг к другу, милочка, определяется социальным положением людей. Кто выше, тот и лучше. Для подчиненного начальник всегда интересен, а для начальника подчиненный почти никогда не интересен.

— Значит, я вам не интересна? — решилась Вера на вопрос.

— Милочка, тогда бы я не пришла.

— А я вас уважаю больше всех.

— Больше всех, Веруша, уважать надо только себя.

Калязина польщенно улыбнулась.

Иметь последователен, учеников, школу — не мечта ли?

— А как ты, милочка, относишься к органам внутренних дел?

— К милиции? Никак. Хотя… — замялась Вера.

— Что «хотя»?

— Она жизнь мою испортила.

— Каким образом?

Вера украдкой глянула на фотографию молодого человека с напыщенными усиками.

— Я Вам не сказала… Муженек мой сидел.

— И за что?

— Он был директором склада. Приехала однажды ревизия, а у него в бочках вместо подсолнечного масла вода. В мешках вместо сахарного песка речной. Посадили, ну а потом он ко мне и не вернулся…

— Вот, милочка, и мне милиция жизнь портит.

— Я об этом читала в газетах, но так и не поняла, за что.

— За что? — воодушевленно удивилась Калязина, доставая сигареты. — За что…

День светлел — он то светлел, то темнел. Сейчас вот светлел. Осеннее солнце прощупывало космы тумана неуверенными лучами. Без четверти три, а день посветлел. Туман, как дым, испуганно поднимался к небу. Возможно, что через пятнадцать минут у нее появится ассистентка не только для сверхчувственных опытов. Как только пробьет три и весь туман уйдет в небо.

— Веруша, нужно жить так, как считаешь нужным.

— А я ничего не считаю…

— Тридцать два года. А пришло к тебе то, что должно прийти к женщине в тридцать два?

— Я и не знаю, что должно прийти к женщине в тридцать два. Замужество?

— Есть у тебя украшения, натуральные, разные, каждый день новые? Есть у тебя одежда, не синтетическая, не копеечная, а шелковая, цигейковая, норковая? Есть у тебя просторная квартира с заказной мебелью от «Интуриста» и телефоном в ванной? Деньги, есть у тебя деньги, не зарплатные, не рублевочки с троечками, а свободные, несчитанные? А есть ли у тебя друг с сильными и нетерпеливыми руками? И в конце концов, есть ли у тебя напитки, вселяющие любовь, радость и фантазию? Я имею в виду ликер, ром и коньяк…

— Такую жизнь я видела только в кино.

— А все, милочка, должно приходить в свое время. Мужчина и деньги в пятьдесят лет нужны? Да. Но это совсем не то, что мужчина и деньги в двадцать — тридцать.

— Ко мне все опаздывает или вовсе не приходит. Телефон и тот звонит, когда я уже звонка и не жду.

Аделаида Сергеевна посмотрела на часы — ровно три. И туман высох.

— Веруша, я помогу: твой телефон будет звонить вовремя.

От просветлевшего ли дня, от горячего ли кофе, от выпавших ли надежд, от всего ли вместе лицо ассистентки скинуло обычную пугливую сухость и порозовело, как яблочко, высвобожденное из тени.

— Аделаида Сергеевна, дайте сигарету…

Закурила она со вкусом, глубоко. И порозовела еще больше, вместе со своим изящным носиком.

— За что? — переспросила Калязина, возвращаясь к задевшему ее вопросу. — А кто я, по-твоему?

— Ученая…

— Официально я врач-эпидемиолог, работающая на полставке в Лаборатории психологии. А неофициально?

— Известный парапсихолог.

— А неофициально я — ведьма.

— Как «ведьма»? — засмеялась Вера.

— Парапсихология у нас идет за чертовщину. И если человек ею занимается, то кто он? Раньше таких, как я, жгли на площадях на медленном огне. Теперь меня сжечь как-то неудобно, вот и пришили уголовное дело.

— Убийство?

— Нет, кражу бриллианта из магазина.

— Разве там украдешь?

Аделаида Сергеевна улыбнулась материнской улыбкой:

— Думала, что застану у тебя мужчину. Не понимаю, почему они тебя не осаждают. Молодая женщина, у которой сексуальные формы сочетаются с наивностью, для них приятнее коньяка.

— Я допустила бестактность? — опечалилась Вера.

— Нет, ты допустила глупость, — пошутила Калязина и посмотрела на часы: двадцать минут четвертого. — Милочка, вызови мне такси…

Пока хозяйка названивала, Аделаида Сергеевна прохаживалась по комнате, разминая уже отдохнувшие, уже засидевшиеся ноги.