Долгое дело

Рябинин потер небритый подбородок. Естественно… Одно вроде бы нейтральное слово превращает простую информацию в зловещий факт: мол, Копытко ничего не оставалось, как отрицать эту взятку.

А какое странное у Васина лицо… Властное, привыкшее повелевать. Льстивое, хотевшее угодить. Рябинину кажется от бессонной ночи: одна половина лица, которая обращена к нему, отчеканена злостью, а вторая половина, которая больше видна заместителю прокурора города, подтаивает от чувств. Древние не придумали двуликого Януса — они подсмотрели его в жизни.

И промелькнуло, исчезая…

…Неудивительно, что есть подлость и глупость. Удивительно, почему они не встречают мгновенного отпора…

— Но Копытко спрашивал в канцелярии прокуратуры адрес Рябинина, и при обыске у него этот адрес нашли, полученный им в Горсправке.

— Как он объяснил?

— Якобы хотел снести Рябинину сало.

— Какое сало?

— Поросячье, ему прислали из деревни.

— И за что Рябинину это сало?

— Якобы как хорошему человеку. Валентин Андреевич, конечно, за прекращенное дело, к пятистам рублям.

— Как насчет сала? — Слова заместителя прокурора города отскочили от стола в Рябинина.

— Не ел…

— Он не ел, — без улыбки передал заместитель Васину.

— Валентин Андреевич, он и не мог есть. Копытко отнести сало не успел, мы к нему нагрянули.

— Так, ваше заключение.

— Доказательства неопровержимые, Валентин Андреевич. Полагал бы следствие продолжить и Рябинина от работы отстранить.

— Так, Рябинин, у вас есть какое-нибудь объяснение?

— Деньги мне подложила Калязина.

— Доказательства.

— Нет.

На Рябинина вдруг пала дремота. Нервная и бессонная ночь брала свое, тут, в ответственном кабинете, где решалась его судьба. Он глянул на второй диванчик, мягко желтевший свободным ложем. Лечь бы туда сейчас, и пусть судьба решается без него. И заснуть бы, и увидеть во сне свой дом, где он так давно не был и, возможно, не будет, ибо решается его судьба. Это же суд. Валентин Андреевич — судья, Васин — обвинитель, Антимонин — эксперт, Беспалов — защитник… Неужели им не хочется спать? Неужели они не понимают, что нельзя судить сонного человека?

И промелькнуло, исчезая…

…Подлость глупца — в непонимании…

— Так, Антимонин, вы.

Старший следователь блеснул очками, дождавшись своей минуты.

— Я согласен с оценкой доказательств Андреем Дмитриевичем. Но у меня есть дополнительный факт. Жена Рябинина официально показала, что накануне к ней приходил агент Госстраха, который мог подложить деньги. Необходимо проверить.

— Придумала, ведь жена, — обернулся к нему Васин.

— Нет, не придумала.

— Как вы можете ручаться? — Зональный прокурор оценивал умными глазами благодушную позу старшего следователя.

— Интуиция, Андрей Дмитриевич. Работаем не первый год…

Сон отстал, как смытый холодной водой. Рябинин не услышал про агента Госстраха и не заметил объективности старшего следователя. Антимонин допрашивал Лиду… Этот вылощенный, этот золотозубый, этот легковесный тип, с которым раньше он и не разговаривал — не о чем, — допрашивал его Лиду. Но чему он возмущается? Членов семьи взяточника всегда допрашивают. Ох, Лида, Лида…

И промелькнуло, исчезая…

…Формалистом становится тот юрист, у которого нет чувства справедливости…

— Вы что-то сказали?

Глаза заместителя прокурора города смотрели на него с холодным удивлением. «Вы что-то сказали?» Это ему. И другие глаза тоже смотрят на него. Глаза Васина: мол, выскажись, приоткрытого виднее. Глаза Юрия Артемьевича: ничего не говори, сдержись. И Антимонина: интересно, что в таком положении можно сказать? А он скажет.

— Теперь я знаю, какой судья, прокурор или следователь становится формалистом.

— Какой же?

До Рябинина долетели сцементированные звуки «ккж», но он их понял.

— Который не имеет чувства справедливости.

— Это в Ваш адрес, Валентин Андреевич, — довольно улыбнулся Васин.

— Так, а что скажет прокурор района?

Юрий Артемьевич почему-то встал, поглаживая широкой ладонью нервный подбородок.

— Глупости все это, товарищи. За Рябинина я ручаюсь, как за себя. Если он взяточник, то и меня нужно увольнять к чертовой бабушке…

Беспалов хотел сказать что-то еще, но заместитель прокурора города выстрелил в него своим «так». Юрий Артемьевич схватился за подбородок и сел. Он в судах выступал плохо, не юридически, упуская доказательства, — говорил коротко и прочувствованно. И Рябинин улыбнулся ему, вымученно и криво.

Они, вершители его судьбы, выспались, побрились, позавтракали и приступили к своим обязанностям. Обычная работа в обычный день. И не знают, что сегодня ночью он понял то, что, может быть, никто из них не понимает. Конечно, не понимают. Иначе заместитель прокурора города не отщелкивал бы свои метрономные «так». Иначе Васин не раздваивал бы свое лицо. Антимонин не сидел бы равнодушно, как на похоронах нелюбимого соседа. И Юрий Артемьевич не переживал бы из-за пустяков — ну что значит прослыть взяточником, когда есть люди, которые тебя любят… Что значит он и значат все они в кабинете, когда за окном — человечество, космос, вечность?

И промелькнуло, исчезая…