Долгое дело

— Уголовный розыск, — перебил гость, показав узкую малиновую книжечку. — У меня всего два вопроса, а потом вы закусите.

Викентий Викентьевич рассеянно опустился в кресло, еще ничего не поняв, но уже наливаясь тем черным предчувствием, которое сбывается в следующую минуту.

— Пожалуйста…

— Вы знаете женщину, которая только что у вас была?

— Нет.

— Зачем она приходила?

В эту паузу, если только она случилась меж вопросами, директор успел понять, что глупо и добровольно лезет в уголовную историю с этой самой «Карельской березой».

— Спросить, когда поступит…

Он замешкался под напорным взглядом черных глаз инспектора.

— Славянский шкаф? — подсказал Петельников.

— Нет, платяной. Фабрики «Северный лес».

— У вас помидор лопнул, — сообщил инспектор и вышел так же стремительно, как и вошел.

Викентий Викентьевич взял с графинного подносика стакан, наполнил его кофе и выпил почти залпом. Оказывается, вот так, сидя в кабинете, ничего не делая, собираясь мирно завтракать, можно попасть в уголовную историю. Михаил Давыдович горит ярким пламенем. За его знакомой следят.

Горячий кофе вдруг прошиб его холодом — эту женщину-референта задержат, и она признается, где и для кого взяла пятьсот рублей. Тогда на кой черт он соврал инспектору?..

Директор схватил телефонный аппарат, зачем-то поставил его на колени и быстрым пальцем набрал номер «Карельской березы».

— Михаил Давыдыч?

— Да. Кто еще хочет поздравить меня с фельетоном?

— Викентий Викентьевич…

— А, дорогой! Да в нем половина преувеличений! Вы ж понимаете.

— Михаил Давыдыч, — директор непроизвольно прикрыл ладонью трубку, — за ней следят.

— Еще бы не следить! Шум на весь город.

— Не за статьей, а за женщиной следят.

— За какой женщиной?

— За вашей.

— За какой моей?

Почему он не понимает и почему у него веселый голос? Ну да, рядом с ним стоит сотрудник милиции.

— Вы не один?

— Один. Что-то я, Викентий Викентьевич, вас не понимаю…

— За женщиной, которой я дал пятьсот рублей, следит работник уголовного розыска, — раздельно и громко повторил директор.

— Тогда зачем вы ей дали пятьсот рублей?

— Вы же просили!

— Я? — У Михаила Давыдовича даже голос сорвался.

— Женщину за деньгами присылали?

— Нет.

— Мне звонили?

— Нет.

— Я же с вами разговаривал! — вскипел директор.

— Викентий Викентьевич, а вы не выпили?

Директор придавил трубкой аппарат и поставил его на место. Что же это? Он огляделся в своем малом кабинете. Что же это — сон, розыгрыш или наваждение? В течение часа ему был звонок о деньгах, была женщина-референт, был инспектор и был его звонок Михаилу Давыдовичу… Или всего этого не было? Но он теперь должен пятьсот рублей своим подчиненным — какой к черту сон!

Викентий Викентьевич увидел треснувший помидор и ткнул его кулаком, залив бутерброды розоватой жидкостью. И тут же рассмеялся — он понял. Он все понял, поэтому никуда не пойдет, а будет ждать. Они придут еще раз.

Из дневника следователя. Сегодня вот что я сделал…

В рабочее время, посреди ясного солнечного дня, никому ничего не сказав, находясь в здравом рассудке, бросил все дела, закрыл кабинет, добрался до вокзала, сел в первую попавшуюся электричку и проехал несколько остановок. Выйдя на незнакомой станции, я добрался до первого тихого леска и повалился на зеленые бугры и кочки. И лежал тихо и долго, спеленатый другим, не городским миром…

Стволы корабельных сосен из литого золота, которое за сто лет чуть побурело от загара. Где-то там, высоко, в космосе, дрожало пронзительной синевы небо, иссеченное сосновыми ветками. Меж деревьев виден воздух — то ли небо сюда осело, то ли жидкое солнце разлилось. От коры, от шишек, от земли шло сквозь пиджак разливанное тепло. И запах, валящий с ног, уже сваливший меня запах смолы, трав, сохнущего мха и хвои…

Если кто-то знает что-нибудь лучше этого леса, то пусть мне скажет. Но я не поверю.