Долгое падение

Питер снова встает. Он явно раздражен, и Бриджит съеживается. Все в семье боятся вспыльчивости Питера. Домашний тиран, он контролирует дом своими капризами. Все они оценивают его настроение по звуку шагов, по тому, как он поворачивает дверную ручку или наливает себе попить из кухонного крана.

Он не может этого так оставить.

– Почему ты думаешь, что я сказал: «Не знаю, почему я совершал такие поступки»?

Бриджит сбита с толку вопросом и колеблется.

– Э-э… ты имеешь в виду, о чем, по-моему, ты думал, когда это сказал?

– Нет, я о другом. Я имею в виду – почему ты думаешь, что я так сказал?

Вопрос не становится яснее, но Бриджит прекрасно знает, что нельзя переспрашивать его дважды, когда он так щурит глаза и сжимает челюсти.

Она отвечает просто:

– Я слышала, как ты это сказал.

Питер медлит. Кивает, глядя на свои бумаги. Слегка улыбается горькой улыбкой.

Если б они были дома, Бриджит искала бы выход из комнаты. Они не дома, и ей не нужно бояться, но она боится. У нее все переворачивается в животе. Она чувствует, как под мышками копятся капли пота. Ей так хочется убежать, что у нее подрагивают колени.

– Ты слышала, как я это сказал, – теперь он говорит очень громко, – слышала ясно и четко, или просто было мгновение, когда тебе подумалось, что я это говорю?

Голос ее тих:

– Я слышала это, Питер.

«Чтобы пришел ответ на мою молитву, может потребоваться чудо».

Он тяжело кивает:

– Ты слышала это?

– Да.

Он угрожающе приподнимает бровь. Смеется коротким горьким смехом. Качает головой.

Ей отчаянно хочется его успокоить, предложить чая, дать ему денег, чтобы он куда-нибудь сходил, включить радио, чтобы отвлечь его, но они в суде. У Бриджит мелькает мысль, что, может быть, ей больше не нужно его успокаивать. Он не придет домой.

И, как будто ощущая, как она выскальзывает из ошейника, он возвышает голос и делает еще одну попытку:

– Тогда могу ли я выразиться так: ты ясно и отчетливо слышала, как я говорю: «Я не знаю, что заставило меня совершать такие поступки»?

Паника Бриджит усиливается. Она потерялась в море сожалеющих протестантов, а ее сын кричит ей, чтобы она отреклась. И все-таки она говорит:

– Я слышала.

Питер сердито смотрит на нее. Бриджит видит в нем тьму, чернее, чем когда-либо. Если он выйдет, то убьет ее.

С ее допросом покончено.

Бриджит спускается с трибуны, ее колени еле гнутся от напряжения. Она не поднимает глаз, когда на цыпочках проходит по деревянному полу мимо сына.

Питер не смотрит на нее. Он берет лист бумаги, чтобы его изучить, и краешек листа дрожит, говоря о его ярости. Бриджит роняет голову на грудь и торопится к выходу.

Сэмюэль стоит за дверью комнаты для свидетелей, и судебный пристав вызывает его для дачи показаний прежде, чем муж и жена успевают друг с другом поговорить. Она проходит мимо него, и Сэмюэль видит ее огорченное лицо. Ему знакомо это выражение. Все прошло плохо. Он укоризненно ощетинивается.

Сэмюэль занимает место на трибуне и все отрицает. Признания определенно подделаны Манси, который ненавидит Питера и тащит его на допрос каждый раз, когда роняют булавку в Южном Ланаркшире. Питер не покидал дом ни разу, когда были совершены все те преступления, Сэмюэль прекрасно это помнит. Манси непрерывно травит Питера. Питер был дома в ту ночь, когда убили Энн Найлендс, и в ночь гибели Уоттов – тоже. Полиция пытается арестовать его уже целую вечность. Инспектор Гудолл из города – идиот. После каждого из тех убийств Уильям Манси приходил к ним домой с некомпетентным обыском. Копы Южного Ланаркшира регулярно признавались Сэмюэлю: они знают, что Питер невиновен. Они здесь только для того, чтобы ублажить своего босса. У старика Манси пунктик насчет Питера – потому, что тот такой умный.

Сэмюэль говорит об одном из ордеров на обыск, касающемся убийства Уоттов, и лорд Кэмерон перебивает, чтобы спросить:

– Разве этот конкретный ордер, касающийся убийства Уоттов, не имеет отношения также и к убийству Энн Найлендс?

Сэмюэль не может припомнить.

Лорд Кэмерон ему не верит.

– Полагаю, как раз это засело бы у вас в голове, если у вас побывала полиция с ордерами за убийства.

Ну, Сэмюэль не может припомнить точно.

По подсказке Питера он вспоминает, что, когда ему показали ордер, он был без очков и прочитал бумагу вроде как второпях.

Лорд Кэмерон спрашивает, почему он заявил, что перчатки из овчины достались ему от кузена из Америки, в то время как их подарил Питер? Сэмюэль отвечает, что волновался и не знает, почему он солгал.

Лорд Кэмерон замечает, что теперь он не волнуется, ведь так?

– Нет, теперь я не волнуюсь.

Что ж, говорит Кэмерон, может, теперь Сэмюэль сумеет изложить суду свои резоны? Сэмюэль все-таки не знает. Просто не знает, и всё.

Его спрашивают, арестовывали ли его когда-нибудь, и он снова лжет: нет, не арестовывали.

Его спрашивают о заявлении: «Я не знаю, что заставляет меня совершать такие ужасные поступки», и Сэмюэль говорит Питеру:

– Ты НИКОГДА не делал подобных заявлений.