Долгое прощание. Обратный ход

– Хорошо, – сказал наконец Эрнандес. – Но кое–чего не хватает. – Этот капитан был спокойный, опытный, опасный парень. Нужен же был шерифу хоть один знающий человек. – В ту ночь, когда Уэйд выстрелил у себя в спальне, вы входили в комнату м–с Уэйд и пробыли там какое–то время за закрытой дверью.

Что вы там делали?

– Она позвала меня узнать, как он себя чувствует.

– Зачем вы закрыли дверь?

– Уэйд как раз засыпал, и я не хотел шуметь. Да и слуга околачивался поблизости с большим ухом. Дверь закрыть попросила она. Я тогда не думал, что это имеет какое–то значение.

– Сколько вы там пробыли?

– Не знаю, минуты три.

– А я говорю, что вы провели там пару часов, – холодно заявил Эрнандес.?

Вам понятно?

Я взглянул на Олза. Олз ни на что не глядел. Жевал, как обычно, незажженную сигарету.

– Вас неверно информировали, капитан.

– Посмотрим. Выйдя из ее комнаты, вы пошли в кабинет и провели ночь на диване. Вернее, может быть, остаток ночи.

– Было без десяти одиннадцать, когда он позвонил мне домой. И около трех, когда я в последний раз вошел в кабинет. Называйте это остатком ночи, если хотите.

– Приведите этого парня, – велел Эрнандес.

Олз вышел и привел Кэнди. Кэнди посадили на стул. Эрнандес задал ему несколько вопросов – кто он такой и прочее. Потом сказал:

– Ну, Кэнди, – будем называть так для краткости – что же случилось, когда вы помогли Марлоу уложить Уэйда в постель?

Я примерно знал, чего ожидать. Кэнди изложил свою версию тихим злобным голосом, почти без акцента. Видно, он по желанию мог его включать и выключать. Версия состояла в том, что он пошел вниз и посидел там, на случаи, если вдруг его позовут. Сидел сперва в кухне, где приготовил себе поесть, потом – в гостиной. В гостиной, сидя в кресле около входной двери, он увидел, что Эйлин Уэйд стоит в дверях своей спальни и раздевается. Она надела халат на голое тело, а потом я вошел к ней в комнату, закрыл дверь и долго там оставался, примерно пару часов. Он поднялся по лестнице и прислушался. Слышал, как скрипят пружины кровати. Слышал шепот. Очень ясно дал понять, что имеет в виду. Закончив, бросил на меня уничтожающий взгляд, и рот его перекосился от ненависти.

– Уведите его, – сказал Эрнандес.

– Минутку, – сказал я. – У меня к нему вопрос.

– Здесь вопросы задаю я, – резко заявил Эрнандес.

– Вы не знаете, что спрашивать, капитан. Вас там не было. Он лжет, и знает это, и я это знаю.

Эрнандес откинулся назад и взял со стола шерифа ручку. Согнул ее. Она была длинная, заостренная, из плетеной конской щетины. Он отпустил ее, и она пружинисто заколебалась.

– Давайте, – сказал он наконец. Я повернулся лицом к Кэнди.

– Значит, откуда ты увидел, как раздевается м–с Уэйд?

– Сидел в кресле у входной двери, – вызывающе ответил он.

– Между входной дверью и двумя диванами?

– Я уже сказал.

– Где была м–с Уэйд?

– Стояла у себя в комнате, возле двери. Дверь была открыта.

– Какой свет горел в гостиной?

– Одна лампа. Которую они называют торшером для бриджа.

– Какой свет был на галерее?

– Никакого. Свет у нее в комнате.

– Какой свет у нее в комнате?

– Немного света. Может быть, лампа на ночном столике.

– Под потолком люстра не горела?

– Нет.

– После того, как она разделась – стоя, по твоим словам, возле двери в спальню – она надела халат, какой?

– Голубой. Длинный такой, с поясом.

– Значит, если бы ты не видел, как она раздевалась, ты не знал бы, что у нее надето под халатом?

Он пожал плечами. На лице появилась легкая тревога.

– Si. Это так. Но я видел, как она раздевалась.

– Ты лжешь. В гостиной нет такого места, откуда это можно увидеть, даже если бы она стояла на пороге спальни, тем более за дверью. Чтобы ты ее увидал, ей пришлось бы подойти к самому краю галереи. А тогда она увидала бы тебя.

Он злобно уставился на меня. Я обернулся к Олзу.

– Вы смотрели дом. Капитан Эрнандес, кажется, нет. Олз легонько покачал головой. Эрнандес нахмурился и ничего не сказал.

– Нет такой точки в гостиной, капитан Эрнандес, откуда он мог увидеть хотя бы макушку м–с Уэйд – даже если бы он стоял, а по его словам, он сидел, – когда она находится на пороге спальни или в спальне. Я на десять сантиметров выше его ростом и, стоя на пороге гостиной, видел только самый верх открытой двери в ее спальню. Чтобы он мог ее увидеть, ей пришлось бы подойти к краю галереи. Зачем бы она стала это делать? Почему она вообще раздевалась у входа в спальню? Это чепуха.

Эрнандес молча посмотрел на меня. Потом на Кэнди.

– А вопрос времени? – тихо спросил он, обращаясь ко мне.

– Тут его слово против моего. Я говорю лишь о том, что можно доказать.

Эрнандес выпустил в Кэнди целую очередь на испанском языке, так быстро, что я не понял. Кэнди угрюмо глядел на него.

– Уведите его, – сказал Эрнандес.

Олз ткнул большим пальцем в сторону двери и открыл ее. Кэнди вышел.

Эрнандес извлек пачку, приклеил себе на губу сигарету и прикурил от золотой зажигалки. Олз вернулся обратно. Эрнандес спокойно сказал: