Оставшийся путь до вершины холма мы проделали молча. Хотелось найти утешительные доводы, чтобы не дать самим себе пасть духом, но в голову ничего не приходило. И мы занялись рутиной, повторяя вчерашние наблюдения с радиометром и рамкой так, словно ничего не произошло. И все-таки мы уже знали, что так долго продолжаться не может. Вот вернемся назад из этой пробной экспедиции, и тогда придется решать. Все сразу. И насчет уфологии, и насчет познания. И насчет любви… И только то, что и тебе, Андрей, и мне в одну и ту же ночь после посещения плеши пришло ясное понимание теперешнего нашего состояния — это действительно феномен. И в нем очень даже стоило разобраться.
— Я рад, Коля, что ты поделился со мной, — обронил вдруг Андрей. — Знаешь, надо бы, ну, само собой, деликатно, выспросить у ребят, чего там с ними — было что или нет?
— В интересах исследования надо бы, — подтвердил я. — Я, пожалуй, готов поговорить с Саней Березиным, а с остальными лучше попробуй ты. Все-таки дело интимное. Об иных вещах и с самим собой говорить нелегко.
Андрей подумал, прежде чем ответить.
— Да, тайны у всех могут быть. Но нас-то интересует не сам предмет этих тайн, а было ли внезапное разрешение связанных с ними проблем.
Как всегда, его формулировки отличались строгостью и законченностью. Я подумал, что и мне не мешало бы добиться от себя подобного же прояснения смысла в устной речи, какое свойственно обычно только письменной. Может, у Андрея так выходило оттого, что он много писал?
— Поговори с Саней, — продолжил он. — А я знаешь, о чем вспомнил? О «Солярисе» Станислава Лема. Помнишь, как разум-океан действовал на психику людей, материализуя то, что их беспокоило? Все-таки гений этот пан Станислав. Тебе нравится этот роман?
— У Лема мне почти все очень нравится, — сознался я, — всегда готов снять шляпу перед его умом и думаю, что ему дано было видеть куда дальше нашего. Великое достояние человечества… А уж какой у него дар сатирика — залюбуешься! Чего стоит образ перегревшихся искусственных мозгов-«гениаков»! Или перевод нормальной бытовой польской ругани на формализованный язык инопланетных киберов: «А, мать вашу сучью, дышлом крещенную!» — «Предок четвероногого млекопитающего по материнской линии, подвергнутый воздействию частью четырехколесного экипажа в рамках религиозного обряда». Это из «Вторжения с Альдебарана», — пояснил я.
— Да я помню, — рассмеялся Андрей.
— Слушай, — сказал я, — а может, Лем прав и в том, что оборониться от вторгшихся киберов можно будет облаками перегара этилового спирта?
Андрей снова рассмеялся и пожал плечами.
— Обожди! — пронзенной одной догадкой, выкрикнул я. — А что, если у Ивана, который выпил больше всех, не было никаких изменений за прошедшую ночь?
Андрей, не снимая моей руки, которой я ухватился за его плечо, повернул ко мне лицо и вдруг очень серьезно подтвердил:
— А что? Очень может быть. Надо только выяснить, думал ли он о чем, или спал без задних ног.
— Мог не думать, но видеть во сне что-то знаменательное или подсказывающее, — продолжал настаивать я. — Саню попрошу узнать. На Саню он не обидится. Вот будет номер, если славянская защита по Лемму в окажется эффективной!
— Ну, пока не стоит заглядывать так далеко, — сдержанно улыбнулся Андрей. — Тем более что к такому способу самозащиты наши народы всегда в состоянии полной готовности — что русский, что польский. Хорошо бы узнать, нет ли чего-то еще — как бы это выразиться — чего-то более модернового?
Нам стало весело. Вполне угрюмо начавшийся день вдруг обернулся приподнятым настроением. И отчего? А просто вспомнились шутливые высказывания великого человека. Боже, спасибо тебе за таких людей, как доктор Станислав Лем!
Саня Березин выслушал меня со вниманием. Мы уже вернулись с плеши, проведя повторные наблюдения. За сутки никаких заметных изменений в тех «параметрах», которые мы вчера определили, не произошло.
Саня, как человек непредвзятый, был настроен скептически. По себе он ничего особенного этой ночью не заметил, если не считать того, что ему пришло в голову насчет диагноза, поставленного им одному поселковому пенсионеру. Саня не стал вдаваться в подробности, но теперь клиническая картина ему представилась в новом свете, и он подумал, что надо бы направить пациента в город для еще одного обследования. Неожиданно Саня сам спросил меня:
— Ты что, думаешь, это не случайно?
В ответ я пожал плечами:
— Не знаю, Сань. Тут тебе видней. Но если ты раньше нисколько не сомневался в своем диагнозе, а тут вдруг взял и усомнился, то это, возможно, и неспроста. Ты этим пациентом давно не занимался?
— Да месяца три.
— И, уходя с нами из Важелки, не думал о нем?
— Нет.
— Тогда степень неслучайности повышается.
— Пожалуй. И все же…
— И все же ты бы не спешил?
— Да.
— А я и не спешу. Просто запомню, что троим — Андрею, тебе и мне ночью пришли-таки в головы необычные умозаключения. Это не часто происходит по ночам. Ведь так?
— Так. А у других не спрашивал?
— У них Андрей спросит. А тебя я прошу узнать у Ивана.
— А о чем мне его спрашивать?