Долгое прощание с близким незнакомцем

— Сколько лет, бывало, мы только и ждали этого дня, — сказал Игорь. — В городе забываешь все тяготы экспедиционной жизни, и начинаешь страшно скучать о вольной жизни, когда не надо ездить на службу, когда большую часть суток ты сам себе хозяин, даже в том, что касается работы. Да что тут объяснять? Кругом тайга или тундра или степь или горы — вот и иди, куда тебя ведут мечта и служебное задание. Вспоминаешь, что для этого ты, собственно, и родился — бродить по свету, узнавать, смотреть, понимать. Бывает, конечно, что и на ходу мучаешься мыслями о поиске породы, но это редко — чаще о грузе на плечах. А сбросишь его — и видишь мир и красоту.

— Красотой, конечно, любуешься, — подхватил тему Матвей. — Это конечно. Но только когда бываешь без груза. А с грузом тогда уж наоборот — о городе с нежностью вспоминаешь и начинаешь себя проклинать: эх ты, дурак-дурак!

— Ну, это в порядке вещей, — согласился Игорь. — Ни в городской, ни в полевой жизни совершенства нет. На лоне природы обычно совсем не рай, но иногда он там все-таки бывает. Зато в городе, самом по себе, рая не может быть безусловно.

— В самом по себе? — переспросил Андрей.

— Ну да, в самом по себе, — подтвердил Игорь. — Хотя и там может случиться райское житье на несколько дней.

— Это как? — спросил Андрей.

— После приезда. В постели с любимой женщиной, — объяснил Игорь. — Но ведь любимая женщина — это не исключительно городская принадлежность, даже если женщина по преимуществу горожанка?

— А ванна, чистые простыни, шампанское и стол на двоих? — вставил Валентин.

— Все это хорошо, очень хорошо, — кивнул в знак согласия Игорь. — Но разве хуже, если ты со своей экспедиционной спутницей в прочной и непроницаемой для колгаров и дождя палатке, и у вас теплый уютный спальный мешок на двоих, особенно если не холодно, и можно лежать поверх него, если до этого вы выкупались в озере или реке, а ради любви и азарта выпили какую-нибудь ягодную настоечку на разбавленном спирту? Господи, да за такое счастье все на свете отдашь! Что, с тобой не бывало? — закончил Игорь, обращаясь к Валентину.

В ответ тот загадочно улыбнулся. И в этой загадочности мне ясно привиделась смесь радости и гордости за то, что такое действительно бывало, пополам с грустью из-за того, что оно прошло. Он поймал мой пристальный любопытствующий взгляд и, не желая открываться, своим вопросам перевел внимание собеседников на меня:

— А с тобой пилот, такого не случалось?

Вопрос Валентина застал меня врасплох. Я как раз вспоминал, как провел день, ночь и еще одно утро в отдаленной геологической партии, когда дождь и низкая облачность прочно прижали мой самолет к земле. Начальницей там была женщина лет двадцати восьми. Невысокая, но ладная, с волевым лицом и исключительно выразительными глазами. Собственно, она увидела меня, а я увидел ее и еще то, что она во мне увидела. В партии ее явно уважали, потому что изо всех сил старались не тревожить нас. У Лили была своя палатка. В ту пору я все свое еще носил на себе. Переодеться было не во что. Сверху лило. Я промок.

Она просто сказала: «Пойдемте ко мне». Мы вышли из-под навеса, укрывавшего обеденный стол, и прошли к палатке, стоявшей на отшибе от остальных. Войдя туда вслед за хозяйкой, я сразу почувствовал — здесь сухо. Собственно, и внутри самолета было сухо. Но в холодном наклонно стоящем металлическом фюзеляже не могло быть так уютно, как здесь. Дождь шелестел по брезенту по домашнему уютно и действовал успокаивающе — не то что внутри пустой металлической коробки, из которой капли и струи выбивали раздражающе звонкий шум. Внутри палатки стояли две обычных городских раскладушки, поверх одной был постелен спальный мешок.

Лиля наклонилась к обшитому зеленым брезентом вьючному ящику, явно заменявшему ей комод или гардероб.

— Сейчас я достану для Вас сухое.

— Стоит ли так хлопотать, — попытался остановить ее я, хотя, честно говоря, и без особой настойчивости.

— Стоит, — серьезно возразила она. — Иначе кто нам будет подбрасывать еду, если Вы заболеете?

Резон в этом был, ничего не скажешь.

— А у Вас есть одежда моего размера? — усомнился я.

— Не вся, но есть. Белье трикотажное, на вас налезет. Штаны будут коротковаты, а брезентовый плащ велик, как для всех.

— Я не буду выглядеть огородным пугалом?

— Не будете. А если да, то перед кем Вам здесь красоваться? — искренне удивилась она.

— Перед Вами.

Она смотрела на меня, видимо, так и эдак прикидывая в уме услышанное, и, наконец, зарделась. Даже сумрак палатки не смог укрыть внезапно проступивший румянец щек. Она хотела что-то ответить, но сдержалась, и только плотно сжатые губы, да рельефно обозначавшиеся скулы позволяли судить о том, что она подумала обо мне.

— Поверьте, я не хотел вас обидеть, — стараясь быть как можно убедительней, сказал я. — Просто представил себя перед Вами, как бы это сказать, во фраке с чужого плеча, ну и сконфузился.

Она улыбнулась, и я понял, что прощен.