Долгое счастливое утро

Трудно сказать, что нафантазировала себе Динэра про жизнь Морозовой еще до момента, когда началось неуклонное превращение той в передовика социалистического производства. Фильм, который шел в клубе месяц, Динэра посмотрела десять раз. И каждый раз она вглядывалась в экран, пытаясь понять: протягивая руку тому человеку, которого так и не показала камера, смогла ли осчастливленная наградой красавица-ткачиха передать ему письмо, в котором спрашивала бы о судьбе своих родителей, или, может быть, она успела замолвить за них словечко, одними губами произнести имя… Но каждый раз, получив орден и почувствовав на своем лице играющие отблески металла, знатная ткачиха закатывала глаза и картинно проводила рукой по лицу, как бы лишаясь чувств от переполнявшего ее восторга…

Дома Динэра допоздна сидела в темноте, забравшись с ногами в старое кресло, и смотрела на огонь через раскрытую дверцу печки. В этом сомнамбулическом состоянии заставала ее вернувшаяся с работы мать. Динэра терла глаза, чтобы вернуться в настоящее время.

День за днем она пыталась восстановить события трехлетней давности. В тот год по радио с утра до ночи звучали стихи Пушкина вперемешку с призывами расправиться с врагами народа. Отца демобилизовали. Динэра вспомнила, как он отпарывал с гимнастерки знаки отличия военврача 1-го ранга. Из академии он перешел на работу в обычную районную поликлинику, невропатологом.

Теперь он больше времени проводил дома. По вечерам сидел с девочками на диване, читал наизусть своего любимого Некрасова. «Плакала Саша, как лес вырубали… Не деревья, а люди… Трупы деревьев недвижно лежали… В ком не воспитано чувство свободы, тот не займет его; нужны не годы – нужны столетия, и кровь, и борьба, чтоб человека создать из раба…» Слова отец произносил тихо и твердо.

Последнее лето, проведенное ими вместе, опять стало временем всенародного ликования: Чкалов совершил свой знаменитый беспосадочный перелет через Северный полюс в Америку. Вместе с отцом девочки ходили на площадь Урицкого, где был большой праздничный митинг, посвященный этому событию: макет самолета с надписью на фюзеляже «Сталинский маршрут», ликующая толпа, портреты вождей и летчика Чкалова, песни… Динэре казалось, что отец участвует в общей радости, на глазах его она видит слезы и думает, что скоро все объяснится, обидчики отца поймут свою ошибку и жизнь войдет в прежнее надежное русло.

Осенью начались долгие телефонные разговоры, после которых отец быстро-быстро ходил по комнате, а однажды остановился, протянул перед собой руку и сказал: «Пусть бы лучше пальцы жгли, чем пытать своими вопросами».

…Динэра смотрит на огонь. Это помогает сосредоточиться и вспомнить главное. Она знает: было среди того, что отец читал им с сестрой в те последние осень и зиму, что-то главное, прочитанное совсем специально… Специально для нее, Динэры. Теперь ей кажется, что это были строки из пушкинской «Полтавы». Нет. Не кажется… Так и было… Она видит, как наяву, их обеденный стол, круг света под абажуром, сцепленные на скатерти руки отца и слышит его голос, произносящий слова Кочубея о чести: «Клад этот пытка отняла…»

Она встает с кресла, почти машинально берет с полки книгу, читает, и вдруг понимает, какие слова были на самом деле самые важные, и сердце ее сначала останавливается, а потом начинает колотиться с бешеной силой. Это похоже на озарение. Вот для чего отец читал тогда «Полтаву»! Он хотел, чтобы и до его дочери дошли слова, обращенные к дочери казненного Кочубея: «…ты не в пустыне… ты знать должна…»

Отчаянье душит Динэру. Она винит себя в слепоте, в преступном непонимании происходящего. Мысль, что она сама впустила в дом людей в фуражках с синей тульей, приводит ее в ужас. …Был вечер, семья только отужинала, когда раздался звонок, и она, младшая, побежала открывать. Вошли трое военных, с ними двое соседей-понятых. Соседи смущенно стояли в стороне. Отец молча наблюдал за происходящим.

Один из военных достал из буфета коробку конфет с иностранной надписью. Динэра выступила вперед и звонко отчеканила: «Мы это в Елисеевском купили, на Новый год!» Конфеты присоединили к конфискованным книгам и бумагам отца.

Когда обыск закончился, старший военный велел принести теплые вещи. «Это понадобится», – сказал он. Теплых вещей кроме свитера, привезенного в подарок сестрой десять лет назад, у отца не было, он всегда ходил в шинели. Отец начал застегивать на руке часы. «Зачем они вам?» «Чтобы ориентироваться во времени», – ответил отец. «Это не понадобится», – улыбнулся военный.

Отец двумя пальцами прижал крышечку циферблата к столу и подвинул часы в сторону Динэры, она видела, как рябью пошла тонкая скатерть. Потом отец попрощался со всеми и ушел.