Долгота дней

— А ты думаешь, Гредиса к стенке не поставили до сих пор только потому, что он философ? Или потому, что ты такой крутой министр здравоохранения и транспорта? — Маршак засмеялся, глядя на вытянувшуюся физиономию Гиркавого. — Да за ними ведется наблюдение с самого начала конфликта! Скажу больше. Все последние пятнадцать лет мы держали руку на пульсе «Пятого Рима». История-то давняя. С начала тридцатых годов прошлого века в Z под вывеской общественной бани работала закрытая научно-исследовательская шарашка. Процессом всю жизнь руководило ГПУ, потом Академия наук, так сказать, подключилась. И, в общем, что сказать, нашим ученым удавалось контролировать национальный вопрос на территориях от Балтийского моря до Кольского полуострова. В известной степени СССР не развалился еще в пятидесятые годы двадцатого века исключительно благодаря «Пятому Риму».

— А как это работает?!

— Кто бы знал! — весело улыбнулся Маршак. — В начале девяностых, когда империя пала, архив института, который курировал «Пятый Рим», был варварски уничтожен. Пропали уникальные разработки, методики, накопленный фактический материал. Все, как говорится, пошло прахом. Между прочим, когда Ельцин подписал бумажку о разделе пирога, знающие люди ни о чем так не беспокоились, как о «Пятом Риме». Но случилась странная вещь. Баня была просто баней, и в годы, так сказать, независимости никаких потусторонних эффектов за ней не наблюдалось. Может, только изредка шалила, но не более того. А как только… — Маршак развел руками, — все слетело с катушек, «Пятый Рим» стал просыпаться. Стало понятно, что контроль над ним — вещь принципиальная.

— Обожди, не хочешь ли ты сказать, что вообще вся эта война…

— Наконец-то дошло! — кивнул Маршак, доставая из бара бутылку «Гленливета». — Лучше поздно, чем никогда. «Пятый Рим» — вот наша главная цель. Теперь ты знаешь осевую точку этой войны.

— Немытая Россия воевала за баню, — задумчиво проговорил Гиркавый. — Что ж, все логично. Предел желаний — помыться и выпить водки.

— Речь не об этом! — поморщился Маршак, наливая напиток в бокалы. — Проблема в том, что Z вместо России присоединился к СССР. При этом, чтоб ты понимал, население Z продуцировало образ вполне идеальный. Не имеющий отношения к тому, что имело место быть в объективной действительности. Так что присоединение совершено к воображаемому объекту. А именно, к такому СССР, которого никогда и нигде не было. И быть не могло. Уж лучше бы к США присоединились, ей-богу! — с досадой проговорил Алексей. — С ними хотя бы договориться можно. А с воображаемым СССР договориться нельзя! Его же нет. И в тоже самое время для Z более реальной страны не существует. Парадокс, как ни крути. Впрочем, тут за что ни возьмись, в голову не влезает.

— И что ты предлагаешь? То есть причем тут «Пятый Рим»?

— Мы видим всего один вариант. С помощью «Пятого Рима» необходимо создать мощный противовесный эгрегор. Объединив языческое и поэтическое в монотеистическом дискурсе украинской культуры, мы спровоцируем вытеснение традиционных советских псевдохристианских Z-ценностей. Именно они, пусть и в извращенном виде, лежали в основе мировоззрения советского гражданина. Все эти кодексы строителей коммунизма, по сути, являлись скверным переложением катехизиса. В этом синтезе видим надежду на возвращение Z в лоно привычной нам сетки физических законов. И на окончание войны в самом широком смысле этого слова.

— Ничего не понимаю! О каком синтезе ты говоришь?

— В данном случае — Ганеши и Кобзаря.

— Ганеша — это кто? — нахмурился Гиркавый.

— Ганеша — это слон! — возбужденно потер ладони Маршак.

— Знаешь, Леша, — проговорил Гиркавый, чувствуя, как в груди медленно просыпается вчерашняя ярость. — Если я чего-то не понимаю, никому от этого обычно не бывает лучше…

— Быстро объясняю! — поднял руки Алексей. — Мы много экспериментировали в последнее время. Пытались обнаружить закономерности преобразования одних вещей в другие посредством перехода через границу с Z. И выяснили одну любопытную штуку. Если мы хотим достичь определенного эффекта, скажем, перенести в Z тонну сметаны из Ростова, мы должны не просто загрузить православный «КамАЗ» сметаной, но уравновесить этот продукт каким-то сродным по консистенции. Они как бы компенсируют друг друга и с большей вероятностью доходят до адресата в первоначальном качестве. Подобным образом и по аналогичным технологиям, сейчас почти утраченным, когда-то формировалась такая общность, как советский народ…

— Обожди, а чем это вы уравновешивали сметану?! То-то я русские продукты есть не могу.

— Ну, хотя бы белилами, — пожал он плечами. — А что поделать? Доказана отчетливая равновесность этих материалов. Грузим в православный «КамАЗ» белила, грузим сметану, все это освящаем в присутствии архиерея. На выходе при пересечении границы Z получаем самую настоящую сметану. Пусть и несколько похожую по вкусу на белила. Впрочем, ты сам знаешь, вполне питательную. Народ ест и не жалуется. Понимаешь?

— И причем тут одно к другому?