— Нет. По крайней мере совсем иначе, чем прежде. Просто это было бы логично…
— Логика — ваша религия.
— Да, пожалуй.
— Ты и теперь не жалеешь об этом?
— Что толку жалеть? Хочу изменить.
— Что ж. Ты уже изменилась.
— А ты — нет.
Это правда.
Теперь, погрузившись в сон окончательно, я вижу ее хорошо.
Тьма королевской опочивальни здесь не помеха.
Это сон — он течет по своим законам и правилам, отличным от законов физического мира.
И Вива молода. Почти такой же я увидела ее впервые, на третьи или четвертые сутки своего волшебного возвращения к жизни.
Странно, почему она не появлялась подле меня раньше?
Никогда не задумывалась об этом, а теперь, казалось бы, какая разница?
И тем не менее:
— Почему ты пришла ко мне не сразу? Как Георгий?
Двадцать с лишним лет прошло, но она на лету подхватывает мысль.
— Потому что уже был Антон.
— Сразу?
— Практически в первый вечер после того, как зашили тебя.
— Ты любила?
— Нет, никогда. Сначала — жалела, отвлекалась от собственной боли. Мстила Георгию.
— Он изменял?
— Не больше прочих. Я мстила не за измены. За груз. Он ведь струсил. Пусть и мысленно. Понимаешь? Струсил в душе, возложив всю вину на меня.
— Он тоже понимал.
— Я знаю. Вот и надо было уйти из этого круга. Разорвать. Мне казалось: череду обид и оскорблений можно пресечь оскорблением более сильным. Клин клином. Антон оказался очень кстати.
— Ты всегда это знала?
— Подсознательно.
— А потом?
— Когда он бросил меня? Это была ярость. Мальчишка, выкормыш… Комок глины, вылепленный мной. Как посмел? К тому же я все знала про тебя.
— Он сказал?
— Нет. Никогда бы не сказал такое. Он был очень осторожен. Я сама поняла, догадалась по тому, как складывались ваши отношения. Потом — проанализировала характер твоих повреждений. Это было не так уж сложно. Счастье Антона, что не было экспертов, а Георгий в запале не обращал внимания на мелочи.
— Ты сказала ему?
— Да. Думала — туз в рукаве. Он рассмеялся: «Кто сейчас станет в этом копаться? Кто поверит? Она все равно скажет как надо. Даже под пыткой».
— Почему он так был уверен?
— Тебе виднее. Да, я была в ярости. Бессильной — как пишут в плохих романах. С ней уходила. Ты не можешь себе представить, как это трудно.
— Георгий сказал: последним ты звала его, Антона.
— Не звала, проклинала. А Георгий… Он тоже получил свое.
На мгновение я теряю нить разговора.
Так бывает во сне, будто рвется какое-то звено, распадается цепь, и потом — возвращаясь к тому, что происходит — подхватываешь обрывок. Порой начинаешь совершенно заново.
Так и происходит.
Я возвращаюсь. Вива по-прежнему рядом.
Столько всего надлежит обсудить, уточнить, понять, наконец. Включая самое главное — последнее послание Антона, их встречу и тайну мерцающей лестницы.
Но — вот еще один непреложный закон сновидений! — полное отсутствие логики.
Логика — религия реальности.
Сны — алогичны.
Начинаю с того, чему, казалось бы, никак не время теперь.
— Доля ангелов. Знаешь, что это такое?
— Конечно. Напрашивается сравнение, да?
— Вот именно. Наши души, они с годами ведь тоже…
— Отдают свою часть. Дыхание. Долю.
— И крепчают.
— Верно. Однако не все.
— Как коньяк. Забродивший, к примеру, прогорклый…
— И даже прокисший, прогнивший, отравленный, смертельно опасный.
— Дело в бочке?
— И в ней. Но по большей части в виноделе и винограде. А еще — в окружении: солнце, дожде, ветрах. И в самой отчуждаемой доле.
— Кому — она?
— Не так категорично, девочка. Она — по определению — обоим. Одному и другому. Вопрос — кому придется по вкусу? Они избирательны. И придирчивы, не хуже ваших виноделов.
— Ваших?
— Надеюсь.
— Спасибо.
— Погоди. Это еще не так близко. Мне бы надо сказать: уходи. И вообще — не стоило бы тебе приходить сюда. Между прочим, ты снова пошла за ним, а ведь хочешь, чтобы все изменилось.
— Хочу. Но уже не уйду. Мне кажется…
— Кажется… Тебе вообще слишком долго многое казалось. Но теперь уходить действительно нельзя. Теперь — иди. Только не бойся. Ничего не бойся. Тогда — возможно…
— Что возможно?
— Ваши виноделы…
— Ты полагаешь, это возможно снять? — снова я не о том, хотя главное где-то рядом…
— Долю ангелов? Смотря что иметь в виду. Бестелесное дыхание вечности — вряд ли.
— Но что?
— Он поймет. Если ты сегодня не струсишь.
И все.
Ухожу. Погружаюсь в забвение.
А сон обрывается так же внезапно и совсем не понятно, как пришел.
Ничего вокруг и никого — рядом.
Одиночество в прохладном пространстве королевской опочивальни, немного пыльном, пронизанном слабым ароматом горьких трав.
Просыпаюсь не вдруг, не сразу, как если бы по звонку будильника или телефона, но что-то извне настоятельно требует этого.
Диктует: проснись!
И я открываю глаза.
Как странно.
Красиво, немного страшно, но завораживает: в полумраке спальни мечутся всполохи рубиново-красного и густо-сиреневого света, будто кто-то невидимый — и незнамо зачем — сигналит издалека, играет светом, создавая одному ему известные знаки и символы.
С минуту лежу, наслаждаясь таинственным видением, слегка обескуражена, но не очень испугана.
Скорее — заинтригована.