Долина белых ягнят

Но свет померк. Гитлеровцы накопили сил, вода в бурном Баксане спала, и началось новое наступление. Снова всполошились люди, срываясь с мест. Кантаса занедужила именно в этот день. Сжимало сердце, непривычно болела голова. Попробовала собрать самое необходимое — все поплыло перед глазами, и бедная женщина рухнула прямо на мешок с вещами. Началась бомбежка. Небо над аулом словно раскололось. Нарчо в это утро отправился на мельницу, за мукой (накануне он отвез туда зерно). Вернувшись, увидел небывалую суматоху. Из местной лавки, оставшейся бесхозной, люди выносили мешки, свертки, коробки, ящики. Тащили керосин в ведрах, подсолнечное масло в бутылках, серпы, лопаты, косы. Два старика впряглись в сеялку и волокли ее, останавливаясь через каждые двадцать шагов, чтобы отдышаться.

Товар, однако, раздавал участковый милиционер, заехавший в родной аул перед эвакуацией. Он знал, что все это добро через час или два достанется врагу. Так пусть лучше достанется своим. Нарчо понесся к Кантасе сообщить о происходящем. Она и слушать его не хотела: «Я не грабительница и тебе запрещаю». Нарчо умолял ее: немцы близко, придут — поздно будет. Кантаса отмахивалась — мол, жизнь дороже соли или керосина. Нарчо сначала подчинился, а когда бомбардировщики стихли, отважился без спросу вернуться в магазин. Какой-то старик аккуратно складывал в мешок два хомута, шлею, уздечки, постромки — видимо, надеялся приобрести лошадей или, во всяком случае, войти с кем-нибудь в долю, когда весной аульчане объединятся «в плуг». Старух интересовали продукты и домашняя утварь. Одна женщина согнулась под тяжестью сепаратора. О сепараторе, конечно, мечтала любая хозяйка в ауле. Из него молоко льется отдельно, сливки отдельно…

Милиционер требовал, чтобы люди встали в очередь, и давал то, что попадется под руку. Выбирать товар он не разрешал. Благообразный старик тащил ящик со стеклом. У многих от бомб уже повылетали стекла: подойдет зима — все придут к нему за помощью. Другой впрягся в новенький ход, изготовленным обозостроительным заводом. Он смотрел далеко. Явятся немцы — помощи ждать неоткуда, а тут сам бог даст четыре колеса: ставь ящик, вставь дышло — и подвода готова.

Нарчо прошмыгнул вперед. В сыром полуподвальном помещении, где хранились продукты и хозтовары, люди рылись в мешках и ящиках. Мальчик подошел к небольшому мешку, из которого сыпалось что-то белое. Лизнул — сахар. Он тут же вцепился в мешок и, как муравей, который тащит на себе червяка, в десять раз превосходящего его размером, поволок сахар к выходу. Во дворе Нарчо перевел дух, оттащил мешок в сторонку, потом отыскал клок травы, законопатил прореху. Теперь бы взвалить добычу на спину. Нет, пожалуй, мешок он не поднимет. Надо бежать домой за Лейлой. Вдвоем они осилят ношу. Самолетов вроде не слышно. Мальчик с трудом повалил мешок в крапиву и помчался к дому. Лейла уже бежала ему навстречу, на ходу возмущаясь:

— Что ж ты ничего не несешь? Все что-то несут!

— Не могу одни. Мешок тяжелый. Сахар.

— Я помогу тебе. Бежим. Сахару у нас давненько не бывало.

— А мама? Она не будет ругать?

— Бежим к дяде Гуле. У него тележка есть. На ней привезем.

Старик Гуля жил один.. Внуки на фронте. Их письма дед складывает и, как амулет, зашив в кожу, носит на себе. Сам читать не умеет, но знает: пишут письма, значит, живы. Это — главное. Нарчо и Лейла вбежали во двор. Тачка стояла у сарая, где хранились фрукты. Ребятишки впряглись и понеслись, что есть силы. У Лейлы горели глазенки: охваченные азартом дети не замечали ничего и не слышали гула приближающихся самолетов. Добежали до сельпо. Нарчо кинулся к зарослям крапивы, куда он затащил мешок. Его там уже не оказалось. Увидев милиционера, Нарчо пожаловался ему. «Унесли мой мешок!» Милиционер усмехнулся:

— Не зевай! Понял? — Он раскидал ящики и откуда-то, кажется, из-под пустой тары извлек еще мешок. — На, тащи, скорей. Теперь уже все. Гитлеровцам ничего не осталось.

Нарчо и Лейла в восторге потащили мешок к выходу. Там оказалась мука. Пшеничная. Тоже неплохо! Кантаса будет печь лакумы. Милиционер помог им уложить мешок в тачку. Нарчо хотел прихватить кастрюлю для Кантасы, огляделся — нету ни одной. Ну, ничего, Кантаса и муке будет рада.

Чуткого слуха Лейлы коснулся уже знакомый гул:

— Летят.

— Давай скорей. Успеть бы добежать до дому.

Это были не бомбардировщики, а маленькие юркие самолеты — может их и бояться не стоит? Летят не строем, как те, которые бросают бомбы, а словно стая стрижей — кто как хочет: вверх, вниз, будто играют. Нарчо и Лейла бежали, обливаясь потом. Вдруг Нарчо почувствовал, что бежать стало подозрительно легко. Оглянулся — мешок пуст, а по дороге за ними тянется белая полоса — мука просыпалась.

— Вот тебе и лакумы, — расплакалась от обиды Лейла.

— Пойдем назад.

Милиционер хотел уже покинуть опустевший магазин, когда вернулись расстроенные дети. Узнав, в чем дело, добрый парень пошел шарить по полкам. Заглянул во все закоулки, вытащил полмешка соли.

— Берите. Больше ничего не осталось. Да скорей бегите отсюда, слышите?