Долина белых ягнят

Нарчо с Лейлой «поехали» домой не с таким торжественным видом, как в первый раз, но все-таки не с пустыми руками. Полмешка соли — клад, соль ведь можно менять. Нарчо уже размышлял о том, что надо отсыпать соли старому Гуле: что бы они делали без его тачки?

Улица внезапно опустела. Лейла почувствовала страх, словно перед грозой, от рева самолетов звенело в ушах. Что-то зашуршало, точно кто-нибудь швырнул горсть камешков в озеро. Нарчо посмотрел вверх, увидел черный крест на боку самолета и самого летчика.

— Ух, винтовку бы мне! Я бы ему влепил! — крикнул он в сердцах. Его никто уже не слышал. Самолет начал новый заход. Нарчо оглянулся. Лейла тихо сидела на земле, уткнувшись в мешок головой. Вокруг нее расплывалась лужица крови.

Нарчо схватил раненую девочку и бросился к дому. В его ушах звенели слова Лейлы: «Успеть бы добежать…» — будто она чувствовала приближение беды.

Девочка скончалась у Нарчо на руках.

— О боже! Лейла! Свет моих глаз! — Кантаса в исступлении обхватила еще теплое тельце дочери. — Не может быть… Она жива. Моя радость! Я ее вылечу. Вылечу! — Она коснулась окровавленного платьица и тут же увидела зияющую рану на груди ребенка.

Ни рева самолета, ни взрывов бомб, ни воплей людей, взывавших о помощи, — ничего не слышала Кантаса. Она безутешно рыдала. От ее стенаний и мертвый перевернулся бы в могиле. Прислонившись головой к двери, рыдал и Нарчо. Мать молила бога, чтобы в нее угодила бомба — тогда она ляжет в одну могилу вместе с дочкой. Она стояла, раскачиваясь из стороны в сторону, словно укачивала мертвую Лейлу.

Судьбе было угодно, чтобы Лейла сошла в могилу одна, без матери.

В долине реки, где строился мост, лежали большие железобетонные трубы. Во время налета бомбардировщиков в них залезло немало народу: люди считали трубы надежной защитой. Но одна из бомб, предназначенная для переправы, угодила именно в трубу. Погибли все, кто прятался там, одних убило осколками, других — воздушной волной. Узнав об этом, все, у кого кто-то отсутствовал в этот час, бросились к реке. Вскоре горестное шествие направилось в аул. Командир подразделения красноармейцев, отступающего, видимо, последним, сказал:

— Немцы идут за нами. Пока не поздно, похороните трупы.

Шествие направилось прямо к грушевому дереву, приветно склонившему навстречу людям свои пышные ветки. Созревающие плоды золотистым блеском оттеняли зелень листвы.

Вырыли две глубокие могилы — одну для мужчин, другую для женщин. Пусть священное дерево, думали аульчане, охраняет покой погибших. Кантаса не захотела хоронить Лейлу в общей могиле. Вместе с Нарчо они вырыли отдельно небольшую яму поближе к груше. Похороны закончились уже в сумерки. По обряду женщинам не полагалось входить на территорию кладбища: они еще долго плакали за оградой. В эту ночь никто не спал, друзья собирались у родственников погибшего, чтобы быть рядом, разделить с ними горе, произнести слова утешения. К Кантасе пришли соседки — плакальщицы. Кто-то притащил тачку. На мешке виднелись пятна крови. То была кровь Лейлы. Мешок с солью поставили посередине комнаты. Женщины, сидя вокруг, рыдали, причитая, и трогали руками красное пятно на мешке, будто касались головки убитого ребенка.

Нарчо с Цуркой спрятались в сарае. Цурка тоже скулила, будто сознавая беду. Нарчо плакал, коря себя за то, что взял Лейлу в магазин.

Под утро началась новая бомбежка. Угрожающе загудели самолеты. Люди, однако, на этот раз словно и не испугались. Потрясения минувшего дня истощили их силы. Но под конец раздался взрыв невиданной мощи. Затряслись дома, из окон со звоном полетели стекла, с крыш посыпалась черепица. Люди выбежали на улицу, стенай и плача. Ужас охватил селение. И тут кто-то, стоявший неподалеку от кладбища, закричал истошным голосом, созывая земляков. Самая мощная из бомб упала вблизи свежих могил. Взрывом из могил выбросило трупы, раскидало вокруг. Несколько мертвецов, подброшенных взрывной волной, повисло на грушевом дереве. Выше всех висела Лейла. Тельце девочки попало между двух больших веток, зацепилось уцелевшим рукавом за сук и теперь раскачивалось в шелестящей листве. Если бы не поникшая кудрявая головка, не бессильно опущенные руки, можно было подумать, что Лейла порхает в небе. Кантаса чуть не сошла с ума…

Немцы вошли в аул рано утром, на заре. Жители не успели снять с дерева трупы. Даже гитлеровцы были поражены невиданным зрелищем и молча стояли перед грушевым деревом. Впрочем, заметив неподалеку свежую воронку от бомбы, они поняли, в чем дело.

Рассказ Кантасы подошел к концу. Обе женщины долго не произносили ни слова.

— А он? — вымолвила наконец Биля, мотнув головой в сторону Нарчо. Она дрожала всем телом, хотя в комнате стало тепло. Этих страшных подробностей Биля не знала.

— Нарчо остался со мной. Без него мне бы вообще конец пришел. Он меня просто выходил. Я уже и воду пить не хотела. Нарчо был терпелив, заботлив. Успевал и готовить, и за водой ходить, и в лес, и на мельницу. И всюду один. Дадут ему на похоронах кусок поминального мяса — принесет, подогреет, поставит у моей постели.