— Кто-то здесь обронил фразу: «Война на половине остановится, и то хорошо», — начал бывший полковой комиссар. — Что и говорить, есть такая пословица, потому что бремя войны всегда тяжко, воюющий народ всегда ходит в рубашке, сшитой из пламени. А эта война особенная, она опалила и тела людей, и души. И поэтому мы не имеем права кончать ее на половине. Мы обязаны довести ее до конца. Сейчас, слава богу, наши воины стучатся в дверь тех, кто навязал нам эту войну. Дверь в логово врага прикладами будет разбита в щепы, если ее не откроют, если враг не бросится к ногам советских солдат вымаливать пощаду. Победу мы уже ясно видим перед собой, уже различаем ее очертания. Как солнечный диск, она медленно, но неуклонно движется к зениту; скоро ее теплом, точно солнечным, будет согреваться все живое на земле…
— За победу, одним словом. — Чоров явно грубил, перебивая гостя.
— Да, я хочу провозгласить тост за победу. Ты прав, — Кошроков разгадал состояние Чорова. — Но ты спешишь. А я еще одно хочу добавить. Когда люди прощаются и нет уверенности, что судьба скоро вновь сведет их вместе, они говорят: да встретимся мы с чистым лицом — то есть с чистой совестью. Судьба вот-вот сведет нас с победой. Я хочу предложить тост за то, чтобы мы вышли ей навстречу в самый светлый и торжественный день нашей жизни с чистыми лицами, с чистыми душами… Я разбогател, познакомившись с вами, творцами победы. Другого богатства я себе не желаю. Вы покорили меня. Я счастлив, что сижу здесь. Самые счастливые глаза те, что увидят День Победы. Да увидят ваши глаза этот день!
— Хорошие слова. Словно стихи! — задумчиво проговорил директор школы. Дождавшись, пока все выпьют, Аслан шутливо добавил: — За глаза Чорова, Батырбека, Доти Матовича, Цухмара, Айтека и всех других я пил с удовольствием, но за глаза Апчары надо пить отдельно.
Все рассмеялись.
Апчара благодарно посмотрела на Аслана. Она не пила, но заставила себя из почтения к тосту сделать два глотка. У Чорова косой рубец на шее налился кровью. Председатель райисполкома понял, что скрещивать меч с полковником даже в шутку рискованно.
Через некоторое время он вскочил:
— Настал и мой черед. Можно?
— Когда есть, что сказать, не надо ждать, пока слова потускнеют. — Цухмар кивнул головой в знак согласия.
— Мои слова не искрометные… — Чоров явно рисовался, резким движением рук одернул гимнастерку на впалом животе, поправил пряжку широкого армейского пояса, — но и ржавчины на них нет. Доти Матович предложил красивый тост. Глубокий по смыслу — за чистую совесть воина на фронте и труженика в тылу. Очень правильный тост. Но у меня есть добавление. За воинов говорит уже одно то, что они на фронте, да и орудийные залпы салюта в нашей столице звучат в их честь. Я хочу сказать о тех, кто в тылу, хочу, чтобы отцы, матери, братья, невесты и сестры встречали своих воинов-победителей тоже с незапятнанной совестью. Чтобы никто из них не ставил личные интересы выше интересов фронта, интересов победы. А это значит, что каждый из них должен быть готов на жертвы, на самопожертвование во имя высокой цели, это значит уметь туго затягивать пояс, отказывать себе в последнем куске хлеба. Вот за это я предлагаю выпить! — Чоров в запале чокался с каждым так сильно, что стакан в его руке грозил расколоться.
И тут поднялся Аслан.
— Я учитель, — сказал он просто. — Мой долг — добиваться от учеников, чтобы они понимали истинное значение тех слов, которые произносят. Товарищ Чоров, я думаю, не совсем верно употребляет слово жертвенность.
— Разве я твой ученик? — резко прервал Чоров директора школы.
— Дайте договорить, — заступилась за Аслана Апчара, догадываясь, что тот скажет все, что надо.
— Я о такой чести и не помышлял никогда. — Аслана тоже голыми руками взять было трудно. — Допустим, командир видит: солдату по щиколотку грязь в окопе, а он в одних ботинках. Командир снимает свои яловые сапоги, отдает их солдату — это жертва. Хоть и небольшая. Другой видит бедную вдову в лохмотьях — снимает с себя гимнастерку, дарит ей — это самопожертвование. Но если за счет средств, выделенных на восстановление школы, заставляют строить телятник колхозу, какое уж тут самопожертвование, какая жертвенность?
— Правильно. Молодец, Аслан. — Апчара чуть не захлопала в ладоши.
— Нет. Это не самопожертвование и не жертва, — заключил Аслан, — это грабеж. Товарищ Чоров просто ограбил детей, чьи интересы был обязан соблюсти. Слова надо употреблять в их подлинном значении.
Кошроков догадался, что это Аслана вызывали в поле на «выездное» заседание, чтобы заставить его строить телятник.
— Клянусь хлебом, ты слова брал из моего сердца! — воскликнула директор кирпичного завода.
— Я за жертвенность в лучшем смысле слова! — Чоров, пытаясь сделать хорошую мину при плохой игре, не стал продолжать разговор при уполномоченном, а то чего доброго возьмет услышанное на заметку.
— Молодежь хочет поглядеть, какой кожей подбиты ваши ботинки! — В дверях появился радостный Нарчо, старавшийся казаться взрослым. Увы, неокрепший мальчишеский голосок явно подводил его.