Долина кукол

– Да, как же! Мне то же самое мой последний аналитик сказал – у вас, говорит, тяга к саморазрушению и всякое такое. Вы, говорит, себя наказываете за какую-то выдуманную вину. Чушь все это! Ничего плохого я в жизни не сделала.

Нили нашла нового психиатра. Доктор Мэссинджер имел самые лучшие рекомендации. Энн настояла, чтобы Нили пожила у нее. Она не сомневалась, что интенсивное лечение и дружеская поддержка помогут Нили выкарабкаться из кризиса. Раньше ей это всегда удавалось.

И Нили старалась вовсю. Она старалась быть аккуратной и не захламлять квартиру. Но она совсем не спала. Она ходила c музыкантами, возвращалась домой и до рассвета сидела в гостиной, глотая секонал и слушая свои старые пластинки.

Однажды утром Энн проснулась и увидела, что Нили, съежившись, сидит в гостиной и по ее лицу ручьем текут слезы.

– Со мной все кончено, Энн. Я попробовала спеть вместе c пластинкой, и у меня ничего не вышло.

– Но доктор Мэссинджер говорит, что все дело в нервах. Нили, голос вернется к тебе.

– Он говорит, что у меня нервы из-за Голливуда. Поэтому-то я и попробовала в первый раз здесь, ночью, одна, без всяких камер и без Голливуда. Энн, у меня горло зажато, я не могу петь.

– Нили, ведь прошло всего несколько недель. Потерпи.

Нили встала:

– Может быть.

Она нетвердо прошла в ванную и проглотила несколько пилюль.

– Энн, у тебя немного виски не будет? Без него лекарство не сработает.

Энн дала ей бутылку. Опять предстоит невеселый денечек – c вырубленной от пилюль Нили. А ведь как раз воскресенье, и Энн намеревалась побыть дома. Она уже пригласила на ужин Кевина и собиралась приготовить свое коронное блюдо – запеканку c крабами. Но теперь Нили проспит весь день.

Энн позвонила Кевину и договорилась провести день у него. Вечером они поужинают в «Люхове».

Нили слышала, как закрывается входная дверь. Она не спала, но проще было притвориться спящей. Энн так заводилась, когда Нили пила или принимала пилюли, – боялась, что ли, что она дом подожжет? Нили села в кровати и налила себе еще неразбавленного виски. Она закурила. Господи, последняя сигарета! И будьте уверены, Энн припрятала все курево для верности. Ладно, она и так скоро заснет.

Нили еще раз наполнила стакан, лишь потом сообразила, что пьет слишком быстро. Лучше мелкими глоточками и еще немножко пилюлек. Она пошарила под подушкой – там у нее припрятаны три красные куколки. Она проглотила их и стала прихлебывать виски. Наконец пилюли стали срабатывать и она сделалась совсем сонной. Но заснуть никак не могла. Она вновь наполнила стакан. Черт, в бутылке почти ничего не осталось. И сигарет нет. Может, еще пару куколок? Но она уже так много приняла, это будет опасно. Доктор Мэссинджер предупреждал ее, что хоть у нее и выработалось привыкание к пилюлям, однажды оно может не сработать. Ну и что? Если ее талант изменил ей, так почему бы и нет? А зачем еще ошиваться на белом свете? У нее осталось всего-навсего десять тысяч долларов. Боже ж мой, нет: у нее было десять тысяч, когда она уехала из Калифорнии, а потом она послала чек в школу, где учились близнецы, – на тысячу двести, и еще три недели платила по двадцать пять в день психиатру, и поездка обошлась ей в несколько сотен. Да и тут она выписывала чеки направо и налево! Наверное, осталось только пять тысяч. А на сколько этого хватит? И не может же она вечно жить у Энн. Энн же через месяц замуж выходит. Боже ж мой, откуда же взять денег? Дома уже нет, страховки нет… может, ей просто проглотить все, что осталось в пузырьке? Тогда Теду придется позаботиться о детях. Да она-то им не больно и нужна. Когда она приезжала к ним в школу, то всю дорогу только и слышала «дай, подай, купи».

Кого волнует, жива она или нет. Никому до нее нет дела. Может, только Богу… если, конечно, Бог есть.

– Эй, Бог, ты действительно там, наверху? – сказала она. – Ты такой большой седой старик c бородой? Ты меня понимаешь? Я никогда слишком многого не просила. Боже ж ты мой, мне и всего-то хотелось свою квартиру да мужика, который бы любил меня. Я так старалась. Почему ты вечно все портил? Какого черта ты дал мне голос и не пожелал, чтобы я стала великой? Почему ты отнял у меня голос? – Она плеснула в стакан остаток виски и уронила бутылку на пол. – Эй, Джен, ты тоже там, наверху? Я ж понимаю, что ты не летаешь там на больших крыльях и никакой такой чушью не занимаешься, но если есть другая жизнь и ты где-то там, тогда, может быть, ты меня слышишь. Как тебе там? Боже ж мой, как бы я хотела быть c тобой… Там же не может быть хуже, чем здесь. И что мне это «здесь»? Еще один день, еще одну ночь продержаться – ходить в «Джилли» со всякими ничтожествами, которые хотят, чтобы их видели со мной, пока я плачу по счету.

Она осушила стакан.