В три часа утра она тихо-тихо встала c постели и бесшумно открыла дверь. В больничном коридоре был тусклый свет, но она увидела медсестру возле лифта. Она прикрыла дверь и тихо оделась. Слава богу, она пришла в больницу в брюках и пальто типа шинели – чтобы сбить c толку фотографов. Она повязала голову платком и на цыпочках вышла в коридор.
Она крадучись продвигалась вдоль стены, потом укрылась в нише, где стоял холодильник. Дежурная сестра сидела в ярком свете настольной лампы и что-то записывала в тетрадь. Пробраться к лифту, минуя ее, было невозможно. Дженнифер оставалось только ждать и молить Бога, чтобы медсестра в какой-то момент оставила свой пост. И еще ей приходилось молиться, чтобы никто не обнаружил ее в темной нише.
Большие часы громко тикали, а сестра все писала и писала в своей тетрадке. У Дженнифер вспотела шея – жар обдавал ее волнами, будто она стояла у печки. Черт возьми – здесь же батарея рядом. Внезапно зазвенел звонок. Слава тебе господи! Звонила пациентка. Но сестра продолжала писать. Оглохла она, что ли? Звонок прозвенел снова – на сей раз, как ей показалось, более настойчиво.
«Да иди же!» – крикнула про себя Дженнифер.
Словно услышав подсказку, звонок зазвенел снова и звонил уже не переставая. Сестра поднялась, как в летаргическом сне, посмотрела на номер палаты, на который указывала светящаяся стрелка, и пошла по коридору в противоположном направлении.
Дженнифер видела, как она вошла в палату, и быстро подбежала к лифту. Нет – лифта слишком долго ждать и будет слишком шумно. Лестница! Промчавшись восемь лестничных маршей и запыхавшись, она добежала до вестибюля и внимательно посмотрела по сторонам. Никто не обратил на нее внимания. Лифтер курил и разговаривал c вахтершей. Дженнифер выбежала на улицу, прошла несколько кварталов и только тогда остановила такси. До отеля она добралась в четыре утра.
Когда на другое утро медсестра обнаружила, что палата Дженнифер пуста, она известила доктора Галенса, и тот немедленно связался c отелем. В ее номере никто не отвечал. Он распорядился, чтобы заместитель управляющего открыл дверь.
Она лежала на кровати в самом красивом платье и в полном сценическом гриме, сжимая в руке пустой пузырек из-под снотворного. Она оставила две записки. Одна была адресована Энн:
В записке Уинстону Адамсу говорилось:
Сенатор Адамс не дал никаких разъяснений по поводу этой записки. Когда репортеры загнали его в угол, он сквозь зубы пробормотал: «Без комментариев». Энн тоже не проронила ни слова. Доктор Галенс отказался обсуждать характер заболевания Дженнифер. Накануне у нее была небольшая операция, и больше ему добавить нечего.
Похороны были сплошным кошмаром. Вокруг церкви собрались толпы поклонников и перекрыли движение на Пятой авеню. Для наведения порядка и восстановления движения была вызвана конная полиция. В газетах подробно излагалась биография Дженнифер, на первых полосах появились фотографии Энн. Еще большую сумятицу в этот жуткий хаос внесло появление матери Дженнифер, которая охотно излагала любому внимательному репортеру историю «американской Золушки», рыдала в нужных местах и требовала пронумерованный список всех вещей Дженнифер – одежды, мехов, драгоценностей.
Энн, возможно, и управилась бы c матерью Дженнифер, но приезд Клода Шардо вызвал новые осложнения. Клод предъявил завещание и, пока Генри Беллами отчаянно искал более позднее завещание, объявил себя законным наследником. Затем, в довершение всего, объявилась Нили.
Нили была в отчаянии, что опоздала на похороны. Она была в Испании. Она остановилась у Энн, и внимание прессы постепенно переключилось на нее. Она была болезненно худа, но очаровательна. Она жаждала работать – но, разумеется, лишь после того, как немного отойдет после этой ужасной трагедии c Дженнифер.
Энн каким-то образом удалось соблюсти график своих выступлений по телевидению. Сейчас ее реклама шла в записи, и новые владельцы компании умоляли ее остаться, предлагая большую прибавку. Из-за того, что ее имя столь часто упоминалось в прессе в связи c Дженнифер, коммерческая ценность этого имени сильно возросла. Трагедия Дженнифер отсрочила свадьбу Энн. Новый срок был назначен на апрель.
Чтобы шум вокруг Дженнифер поубавился, понадобилось три недели. Затем, после двух спокойных дней, в течение которых газеты ни разу не упомянули Дженнифер, появились новые кричащие заголовки: сенатор Уинстон Адамс подал в отставку. У него обнаружилось нервное истощение, и он намеревался посвятить год путешествиям.