Долина лошадей

Ей очень хотелось, чтобы этот мужчина призвал ее к себе, хотелось помочь ему утолить желание, но она не знает условных знаков, принятых среди людей его племени. А ее знаки наверняка совершенно непонятны ему. «Возможно, я отвергла его, сама того не ведая, — подумала Эйла, — и он оставит всякие попытки раз и навсегда. А впрочем, может, он вовсе не испытывал ко мне желания. Я такая большая и уродливая».

Эйла заплела последнюю косичку, подоткнула ее, подошла к очагу и стала раздувать огонь, чтобы приготовить для Джондалара отвар, снимающий боль. Приблизившись к нему, она увидела, что он отдыхает, лежа на боку. Она принесла ему болеутоляющее, но ей не хотелось нарушать его покой, поэтому она присела, скрестив ноги, рядом с его постелью и принялась ждать, когда он откроет глаза. Джондалар лежал неподвижно, но Эйла догадалась, что он не спит, по не совсем ровному дыханию и складкам на лбу, которые непременно разгладились бы во сне.

Услышав ее шаги, Джондалар закрыл глаза и притворился спящим. Мышцы его тела напряглись, и он замер в ожидании, борясь с желанием открыть глаза и проверить, не ушла ли она. Почему она сидит так тихо? Почему не уходит? По руке, подложенной под голову, забегали мурашки. Если он так и будет лежать не шевелясь, она скоро вконец онемеет. Боль в ноге не унималась. Ему очень хотелось слегка повернуться и сменить положение. Покрытый щетиной подбородок нестерпимо чесался, спину жгло как огнем. Может, ее уже и нет здесь. Может, она ушла, а он просто не услышал ее шагов. Неужели она до сих пор сидит, уставясь на него?

Эйла и впрямь не сводила с него глаз. Этот мужчина оказался первым, на кого ей удавалось смотреть открыто. Женщинам Клана такое запрещалось, но ей не раз в жизни доводилось нарушать запреты. Неужели она позабыла не только как следует ухаживать за больным, но и все правила поведения, которым обучила ее Айза? Опустив глаза, она уставилась на чашку с настоем дурмана, которую держала в руках. Именно в такой позе женщине полагалось терпеливо ждать, опустив голову, пока мужчина не обратит на нее внимание и не похлопает ее по плечу. «Возможно, пришла пора вспомнить все, чему меня учили», — подумала Эйла.

Джондалар чуть-чуть приоткрыл глаза, пытаясь узнать, не ушла ли Эйла, но так, чтобы она не заметила, что он не спит. Увидев рядом ее ногу, он тут же закрыл их снова. Она не ушла. Ну что она там сидит? Чего она дожидается? Почему она не оставит его наедине с муками боли и унижения? Он попытался еще раз исподтишка взглянуть на нее. Нога на прежнем месте. Она сидит на земле. И держит в руках чашку. О Дони! Ему так хотелось пить! Неужели она принесла ему воды? Или она ждет, когда он проснется, чтобы дать ему лекарство? Она могла бы растолкать его, зачем же сидеть и ждать?

Он открыл глаза. Эйла продолжала сидеть, опустив голову и глядя себе под ноги. Она снова надела одну из этих бесформенных шкур и заплела волосы в косички. От нее веяло чистотой и свежестью. От пятна на щеке не осталось и следа, и шкура, обернутая вокруг ее тела, была совсем новой и чистой. Его поразила бесхитростная покорность ее позы. Она не притворялась, не кокетничала, не пыталась украдкой взглянуть на него.

Он утвердился в выводах, к которым пришел ранее, увидев туго заплетенные косички и топорщившуюся шкуру, служившие прекрасной маскировкой. Все это отлично помогает ей скрыть пышные формы великолепного тела и роскошные блестящие волосы. Разумеется, ее лицо остается на виду, но привычка наклонять голову помогает отвлечь от него внимание. Почему она стремится скрыть свою красоту? Наверняка все дело в особых испытаниях. Он знал, что многие женщины постарались бы подчеркнуть достоинства столь красивых волос и тела и отдали бы что угодно, лишь бы иметь такое же прекрасное лицо.

Он лежал неподвижно, наблюдая за ней, позабыв о раздражении и боли. «Почему она сидит так тихо? Может, ей противно на меня смотреть, — подумал он и снова ощутил прилив стыда и боли. — Это невыносимо, — решил он, — я больше не могу не шевелиться».

Когда он повернулся, Эйла приподняла голову. Как бы она ни старалась вести себя по всем правилам, дождаться того, чтобы он похлопал ее по плечу, явно не удастся. Этот условный знак ему не известен. Джондалар с изумлением заметил признаки стыда в ее лице, прочел искреннюю мольбу в ее взгляде. Никакой холодности, снисходительности или жалости. Похоже, она скорее смущена. Но из-за чего бы ей смущаться?

Эйла протянула ему чашку. Он сделал глоток, скривился, ощутив горечь, выпил все до капли и потянулся за бурдюком с водой, чтобы напиться и избавиться от неприятного привкуса во рту. Затем он снова опустился на постель, продолжая ощущать неудобство. Эйла жестом велела ему приподняться, а потом перестелила и разгладила шкуры, чтобы ему было удобнее лежать. Но Джондалар еще некоторое время продолжал сидеть.