Долина раздора (СИ)

Маленькая снежинка, кружась, опустилась на его ладонь. Завороженный, он, прямо как в былые времена, всмотрелся в идеальный кристаллик воды. Отныне и до конца времен в нем не хватит тепла растопить даже эту крохотную ледышку. В нем нет больше ни живого жара, ни души, ни силы породить потомков. Он ничто.

Ушли даже краски мира. В его пустой оболочке и во всем мире остались лишь оттенки серого. У него больше не было дома. Он лишился рода и дела. И даже смерть брезгливо захлопнула перед ним врата Первородных Чертогов.

«Я трус и позор своего рода и дела. Мне даже не хватило смелости и чести кинуться в расплав и выжечь зло. И своей слабостью я обрек себя на вечные мучения».

Обжигающий и слепящий дневной свет заставил его забиться в воздухозаборную шахту, словно отвратную ночную тварь. Но он не ушел отсюда и ночью.

«Здесь я чувствую себя ближе к дому», - говорил он себе и знал, что лжет.

Здесь, в выходящем из-под земли отработанном воздухе, он чувствовал кипящую внизу жизнь. И перед его глазами возникали дикие и противоестественные образы, заставляющие чувствовать тошноту, отвращение и, вместе с тем, голод.

Он не смотрел на свои пальцы. Он знал, что уродливые когти выдвигаются, впиваясь в обледеневшие камни. Чувствовал языком, как при мысли о свежей крови во рту вырастают клыки. Он стал монстром, которому не стоило существовать.

Голод окончательно помутил его сознание, и, почти не отдавая себе отчета, через несколько дней он спустился чуть ниже по склону Тенри Хедсток. Горный баран рухнул, окатив белоснежный снег кровью. И он упал рядом, жадно глотая багровый наст. А потом кинулся к трепыхающемуся телу, прокусил толстую кожу и начал лакать бьющую из артерии горячую жидкость.

Разум вернулся лишь через минуту, когда он, потяжелевший, уже отвалился от бездыханного животного. Его вывернуло. Он лежал в снегу, смотрел невидящим взглядом в темные небеса и чувствовал, как уходят силы. А затем желание выжить пересилило отвращение. Он вернулся к трупу и напился мерзкой остывшей жижи.

«Я одинок. Я ни для чего. Мне некуда идти. Мертвый выкидыш живого мира».

Он сидел, прижавшись к каменным плитам в выстроенной его народом шахте. Его бывшим народом. Скоро голод опять выгонит его наружу. К дышащим, живущим тварям, в чьих жилах течет его новая пища. Этого он больше не чурался. Боялся он того наслаждения, что приносил ему дующий из вентиляционного канала поток воздуха.

«Нет. Я еще не выродок, не отвратный монстр. Пока не забрал жизнь соплеменника. Пока не вцепился в глотку и не насладился последним вдохом».

Даже сон не мог принести избавления: тело отныне не нуждалось в отдыхе.

«Не выйти ли мне наружу? Сесть и ждать, пока вечная вьюга не занесет снегом с головой. Быть может, холод заморозит мои мысли, и я уплыву в благословенное небытие. И, когда-нибудь сошедшая лавина разрушит жалкое подобие тела, прервав мое существование, раз уж я сам на это не способен».

Внезапно он почувствовал приближение жизни. Перед глазами восстал образ горного барана, лежащего в замерзшей луже собственной крови. Он со всей силой сжал кулаки, чувствуя, как когти впиваются в ладони.

«Я контролирую себя. Я смогу. У меня получится».

Свет дня померк, скрытый приземистой фигурой. Белая меховая куртка до пят с глубоким капюшоном, отороченным мехом песца. Он понял, кто пришел и потому сжался, желая сейчас же сгинуть в очистительном огне.

- Л’крош! - она скинула капюшон.

Длинные каштановые волосы были заплетены под носом по древней традиции. Тяжелые косы закрывали рот и горло охотниц и следопытов от ледяных ветров и холода над землей. Воительницы же носили эту прическу, чтобы ничем не отличаться от мужчин, не желая снисходительности или поблажек в битве. Равноправие во всем. Правда, он слышал, что ходившие далеко купцы рассказывали о недалеких надземных племенах, что не знали этого обычая и распускали сплетни о бородатых дочерях подземного народа.

«Дороги домой мне нет. Отныне я лишен права. Я никто».

- Л’крош, сын мой!

- Не подходи ближе, прошу тебя, - застывшие губы и язык с трудом справились с забытыми звуками. - Твой сын умер неделю назад.

- Кем бы ты ни стал, что бы ни сделал, ты всегда будешь моим сыном. Запомни это!

- А если твой сын накинется на других твоих детей и убьет соседей, останется ли он твоим сыном? - он постарался отползти от нее подальше. - Не отвечай. Я не хочу знать ответа. Забудь меня.

- Не в силах матери забыть своего сына, - она села напротив. - А теперь ответь мне безо лжи. Ты уже напал на живого?

- Нет. Нет, мама, - он чувствовал колышущуюся внутри жажду. - Но я не смогу держаться. Это превыше меня.

- Тогда тебе придется уйти.

Она коснулась его руки. Обжигающее чувство жизни. Он прикусил губу, перебарывая себя.

- Отец… Ты сам знаешь… Я не смогу его переубедить. Ты уйдешь отсюда. Далеко, туда, где ты сможешь жить дальше.