Долина роз(Приключенческая повесть)

Звуки курая[1] похожи на пение ветра в степи. Они то шелестят, словно сухие листья в лесу, то журчат, как вешние ручьи, то гудят, как провода телеграфа в ненастье. Дитя гор, Асгат не расставался с кураем, из аула унес его в город, не забыл про него и в институте да и теперь повсюду возил с собой.

Затихли звуки курая незаметно, как и родились. Несколько минут стояла тишина. Потом кураиста сменил самодеятельный струнный оркестр. Нежно пропела, задавая тон, гитара. Рассыпала трели мандолина. Зазвенела говорливая балалайка. Музыканты начали плясовую.

Повар медленно, как бы нехотя вышел на свет, в круг, задумчиво посмотрел на костер, на сосны, столпившиеся вокруг костра, поправил колпак и вдруг, всплеснув руками, закружился в танце, трамбуя сапогами сыроватую землю.

Тут не усидели и остальные. Люди носились по кругу, вскрикивая, хлопая в ладоши, приговаривая что-то, припевая. В колеблющемся свете костра фигуры пляшущих то пропадали в тени, то появлялись, облитые отблеском багрового пламени.

Наконец танцующие устали. Музыка стихла.

— Хорошо, — одобрил Боровой и подбросил охапку сучьев в костер.

Пламя сначала сникло, но через минуту, разгоревшись вновь, взметнулось еще выше, стреляя снопами искр.

— Теперь ваша очередь, Евгений Петрович, — сказал Светлов.

— Я не танцую…

— Да, но вы обещали рассказать что-то из ваших приключений…

— Какие приключения? Ну, ездили, лазили по горам. Работали…

— Ох, скромничаете! Уверен, что бывали вы в переделках и много чего повидали!

Инженер промолчал, прикуривая папиросу об уголек. Потом обратился к журналисту:

— Смотрите, небо какое. В такой вечер не о приключениях рассказывать, тут стихи необходимы! А ну-ка, Сергей Павлович, потревожьте лучше свой архив!

— Что вы! Разве я поэт?!

— А недавно что вы мне читали? Явно не прозу! Что-то о степи, о курорте…

— Пустяки, — смутился Светлов, — путевые зарисовки, проба пера.

— Просим, Сергей Павлович!

— Напрасно просите, сами убедитесь. Да ладно, прочту. Только еще раз повторяю, я не поэт, не судите строго.

И Сергей Павлович начал декламировать чуточку нараспев:

Река степей Аксаковым воспета.
Вся в зелени течет, в потоках света.
Вот станция. Безмолвный семафор.
Курорта здание. Курзал. Степей простор.
В лугах, в дубравах птиц залетных пенье,
Неясных деревень вдали виденье,
Кабинки светлые под сенью тихих рощ,
Вокруг волнуется желтеющая рожь…
Здесь мило все: прогулки, и букеты,
И «мертвый час», и ясных зорь отсветы…
В час утренний на завтрак гонг зовет…
И тишина… И никаких забот…
И время удивительно летит…
Отличный сон, отменный аппетит…
Все хорошо! Но первый гимн хвалебный —
Тебе, кумыс, шипучий и целебный!
Напитка действие, как чудо из чудес:
За месяц фунтов на десять привес!

Когда Светлов кончил, раздались аплодисменты.

— Здорово, Сергей Павлович! Особенно про десять фунтов!

— Это шутливое стихотворение я изготовил вместо письма, — пояснил Светлов. — А кумысу я и сейчас бы непрочь выпить.

— На курорт бы податься! — вздохнул Боровой. — Давненько не бывал.

— М-да. На южный бархатный сезон… — поддержал Асгат.

— В Кисловодск, к чудесному нарзану…

— Или в Сочи. К источнику Мацесты и к морю.

— Позвольте! А здесь разве не Сочи? Не рай земной? Посмотрите, какая красота вокруг, особенно когда не льет дождь…

— Замечание справедливое. А пока, — напомнил Светлов, — мы ждем рассказа Евгения Петровича. Напрасно он надеется отвертеться!

— Не поздно ли будет? Не пора ли спать ложиться? Завтра ведь рано вставать.

— Что вы! Это пока было ненастье, мы спозаранку спать заваливались, под шепот дождя. А в такую погоду, как сейчас, только и посидеть да побеседовать!

— Тогда знаете что, — предложил Боровой, — давайте заведем порядок: по вечерам, на отдыхе, пусть каждый из нас расскажет что-либо примечательное из своей жизни или то, что захочет, пусть это будет даже сказка или описание приключений охотников, золотоискателей… Мы никакими рамками ограничивать не будем и послушаем охотно…

— Браво, Евгений Петрович! — воскликнул Светлов. — Организуем вечера воспоминаний и приключений!

— Правильно! Хорошая идея! Шехерезада! Тысяча и одна ночь!

— А старостой Шехерезады предлагаю назначить Евгения Петровича.

— Верно! Одобряю!

— Кого же больше? Знатоку и старожилу Урала — почет и место.

— Хорошо, — согласился инженер, — но я потребую и дисциплины. Чтобы без отнекиваний.

— Конечно! Как же иначе?

— И чтобы староста тоже не отставал! Староста старостой, а рассказывать тоже заставим.

— Само собой разумеется!