Долли

Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа,
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Нет, весь я не умру — душа в заветной лире
Мой прах переживет и тленья убежит...

Он читал, а Наталья Николаевна, сбросив одеяло, сначала села, потом встала. Ее знобило так же, как ночью, когда она увидела его глаза.

Он кончил читать, засмеялся счастливым звонким смехом, прижал жену к груди, поцеловал поочередно в оба глаза и, бросив на ходу:

— К Хитрово! — выбежал из комнаты.

...Он появился у Хитрово в неположенное время. Слишком рано. Но Пушкина было приказано принимать всегда.

Он прошел в гостиную и долго ждал, пока Елизавета Михайловна занималась туалетом. Нетерпеливо шагал по паркету, заложив за спину руки, и начинал уже сердиться, когда, шурша юбками, вошла взволнованная его ранним появлением хозяйка. Она направилась было к нему, но Пушкин рукой остановил ее у двери и, стоя посередине комнаты, начал:

— Я памятник себе воздвиг нерукотворный...

Уже на фразе: «Нет, весь я не умру» — Елизавета Михайловна закрыла лицо платочком, и плечи ее стали вздрагивать от рыданий.

— Александр Сергеевич, это... это гениально. Я сейчас позову Долли.

Она почти выбежала из комнаты, чтобы прийти в себя, привести в порядок заплаканное лицо и отдать приказание горничной пригласить Дарью Федоровну.

Еще раз пришлось Пушкину ждать, пока Дарья Федоровна занималась туалетом, чтобы выйти к неожиданному раннему гостю. Она торопилась, недоумевая, что же произошло.

И когда она появилась в гостиной, прекрасная, приветливая, Пушкину, как всегда в обществе этих женщин, стало тепло и светло на сердце.

— Долли, — сказала мать, — Пушкин написал... — И она снова достала из-за пазухи платочек и закрыла лицо.

— Что случилось, Александр Сергеевич? — взволнованно спросила Долли.

Пушкин засмеялся звонким, счастливым смехом, вскочил, крутанулся по-мальчишечьи на каблуке.

— Ничего особенного. Я читал свое новое стихотворение Елизавете Михайловне. А теперь хочу повторить вам.

Долли села в кресло,

— Я слушаю вас, Александр Сергеевич.

И он снова прочел «Памятник».

Долли долго молчала. Видно было, что она до крайности взволнована. Но жена посла привыкла владеть собой. Затем она улыбнулась и сказала:

— Скромности особой в вас нет, Пушкин, но это действительно гениально. Я понимаю, почему плачет мама. И многие будут плакать от восторга над этими стихами и теперь и позже, когда душа ваша «в заветной лире ваш прах переживет». Спасибо, что позвали меня. Я этого никогда не забуду. Спасибо вам, Пушкин, за то, что мы с мамой первыми услышали эти строки.

— Нет, первой была Наташа.

— Ну, это естественно. Спасибо, Пушкин, что вы есть на свете. Спасибо, что вы наш друг. Великий друг наш.

И Долли встала, подошла к Пушкину, поклонилась ему и чуть присела, как это она делала перед императорской четой. А вздрагивающие плечи Елизаветы Михайловны выдали молчаливые усилившиеся рыдания.

Пушкин в волнении бросился целовать руки женщинам и потом стремительно скрылся в дверях.

9