Долой среднее!

Впервые прочитав об исследовании Сёды, я сразу вспомнил, как меня записали в категорию агрессивных. Моя бабушка, узнав о таком вердикте, не могла поверить. Она все восклицала: «Но у меня в гостях он всегда такой милый!» И дело было вовсе не в старческой забывчивости. Я действительно всегда был очень мил с бабушкой. Агрессия во мне пробуждалась лишь в особом контексте, например когда меня дразнили. В нашем классе учились трое здоровенных парней, и они вечно меня толкали, поэтому я дал им бой шариками из жеваной бумаги. Вне стен школы я старался избегать их, а вот на уроке превращался в записного клоуна, полагая, что если рассмешу их, то они от меня отстанут. И хоть эта стратегия привела меня в кабинет школьного психолога, обычно она срабатывала.

Если бы руководство школы (я искренне верю, что ему не все было безразлично) попыталось разобраться в причинах моего поведения, то мне, вероятно, оказали бы помощь, а не поставили клеймо агрессивного и не причислили бы к невнятной когорте «проблемных детей». Если бы кто-нибудь попытался понять, почему я плохо себя веду именно в этом контексте, то, пожалуй, взрослые вмешались бы — поговорили бы с учителем, перевели меня в другой класс, — а не убедились бы в том, что выявили важную черту моего характера.

Позже, после поступления в университет Вебера, я воспользовался своими познаниями о собственных условиях «если… то», чтобы изменить отношение к учебе. С самого начала я решил придерживаться правила, сослужившего мне поистине бесценную службу, — не ходить на занятия, которые посещали мои бывшие одноклассники. Я знал, что, очутившись в прежнем контексте, снова примусь за старое, а в вузе мне это пользы точно не принесет.

Еще я хорошо знал свою реакцию на определенные стили обучения. Мне нравились те преподаватели, которые побуждали студентов думать самостоятельно и отстаивать собственную точку зрения, и раздражали учителя, считавшие, что их задача просто набить головы студентов фактическим материалом. В начале каждого семестра я записывался на шесть курсов и посещал каждый хотя бы по разу. Если туда ходил мой бывший одноклассник или мне не подходил стиль обучения, я просто отказывался от курса.

Знание особенностей своего поведения в разных ситуациях помогло мне принимать более эффективные решения во время учебы в университете, да и после его окончания.

А вы — честный человек?

Когда речь заходит о личности, нетрудно примириться с собственными условиями «если… то». Да, мы действительно ведем себя агрессивно с одними людьми и милы и застенчивы с другими; да и экстраверсия или интроверсия зависит от ситуации. Но честность? Верность? Доброта? Разве это не неизменные качества нашего характера? Или характер тоже меняется в зависимости от контекста?

Долгое время принято было считать, что характер человека никогда не меняется. Узнав, что соседский сынок стянул в лавке конфету, мы априори полагали, что он и дальше будет воровать, поэтому не оставляли его в своем доме без присмотра. Мы даже могли решить, что у него какой-то дефект нравственного стержня, который непременно приведет мальчишку не только к воровству, но и к прочим ужасным вещам вроде списывания в школе и лжи взрослым.

Как выяснилось, подобного рода мнение не имеет ничего общего с действительностью. О характере, как и о любом поведении, бессмысленно рассуждать вне контекста. В эпоху жарких споров о том, как привить детям такие нравственные черты, как сопереживание, уважение и самоконтроль, в эпоху, когда мы считаем, что человек либо честен, либо нечестен и других вариантов быть не может, мысль о том, что любое из этих важнейших качеств тоже подчиняется правилу «если… то», может показаться крамольной. Тем не менее идея зависимости характера от контекста не нова.

Одно из первых масштабных научных исследований характера было проведено в 20-е годы XX века психологом и священнослужителем Хью Хартшорном[233]. То была горячая пора стандартизации американского образования и острых дискуссий о том, должна ли школа участвовать в формировании характера ученика и каким образом[234]. Как президент Ассоциации религиозного образования Хартшорн считал его лучшим способом привить моральные ценности молодежи. Но, будучи еще и ученым, он понимал, что, прежде чем продвигать какой-либо подход, нужно провести исследования, проясняющие саму природу характера.