Doloroso

Так что же? Пожалуйста. Я перезаписала его, дополнила. Внутри у него оказалась и песенка с разрывающим сердце припевом «Любите меня, пока я жива». Строчки эти, именно эти – и стихи, и мелодия – в минуту отчания я позаимствовала у Владимира Бережкова, давнего моего друга; по правде сказать, я всегда любила цитатку-другую закодировать в песенке.

«Дитя со спичками» – это 80-е годы, «Элитарные штучки» – женская версия. Есть и мужская, это довольно сильно дополненная вторая часть, называется – «Сказочки на потолке».

Ваша Вероника Долина,

2000

* * *

О, женщина, летающая трудно!

Лицо твое светло, жилище скудно.

На улице темно, но многолюдно.

Ты смотришься в оконное стекло.

О, женщина, глядящая тоскливо!

Мужчина нехорош, дитя сопливо...

Часы на кухне тикают сонливо —

Неужто твое время истекло?

О, женщина, чьи крылья не жалели!

Они намокли и отяжелели...

Ты тащишь их с натугой еле-еле,

Ты сбросить хочешь их к его ногам?

Но погоди бросать еще, чудачка.

Окончится твоя земная спячка;

О, погоди, кухарка, нянька, прачка, —

Ты полетишь к сладчайшим берегам!

Ты полетишь над домом и над дымом,

Ты полетишь над Прагой и над Римом.

И тот еще окажется счастливым,

Кто издали приметит твой полет...

Пусть в комнатке твоей сегодня душно,

Запомни – ты прекрасна, ты воздушна,

Ты только струям воздуха послушна —

Не бойся, все с тобой произойдет!

* * *

Так уж лучше бы зеркало треснуло —

То, настенное, в мутной пыли.

Из мирка захудалого, пресного —

В номера интересной любви.

Поспеши, поспеши, легкокрылая!

Вот и лампы уже зажжены.

Легкокрылая бабочка милая —

Без любви, без судьбы, без вины...

Не любил он – и номер гостиничный

Пробирает нездешняя дрожь.

Не любил он! На площади рыночной

Отступился за ломаный грош.

Погоди, погоди, бесприданница!

Ты любила всего одного.

Тот, кто знает любовь без предательства,

Тот не знает почти ничего.

Человек с человеком не сходится,

Хоть в одной колыбели лежат.

Не любил он – и сердце колотится.

Не любил он – и губы дрожат.

На пути ли в Москву ли из Нижнего,

По дороге ли на Кострому...

Легковерная, нежная, книжная —

Не достанешься ты никому.

* * *

Птица-муха, птица-муха любит птицу-мотылька.

У ней сердце бьется глухо да еще дрожит слегка.

Птица-божия коровка, разноцветные крыла,

Ты вчера легко и ловко все что было – отняла.

Птица-муха, птица-муха любит птицу-мотылька!

У ней в сердце зло и сухо. Злость, и сухость, и тоска.

Та, другая, кружит танец над жасминовым кустом.

У нее на крыльях глянец, у ней молодость притом...

Птица-муха, птица-муха молчалива и бледна.

И за что ей эта мука невозможная дана?

...О, не трогайте знакомых, бойтесь ближних укорять!

Песнь из жизни насекомых – им-то нечего терять.

* * *

Не отвертимся – хоть увернемся

От алмазных ее когтей...

А следы твоего гувернерства —

На повадках моих детей.

Я окошко тебе открыла —

На вот, руку мою возьми.

Просыпайся скорее, милый!

Поиграй с моими детьми.

Почитаешь им Вальтера Скотта,

Полистаешь для них Дюма.

У тебя впереди суббота,

У меня впереди зима.

Но в тягучем густом романе

Все замешано на крови.

Расскажи ты им о Тристане,

Расскажи ты им о любви.

А ты дышишь тепло и сладко,

Руку выбросив чуть левей,

И мужская трепещет складка

Между детских твоих бровей...

Не бывает любви бескрылой,

Не случается меж людьми.

Просыпайся скорее, милый!

Поиграй с моими детьми.

ЭХО

I

Я хотела бы, знаешь ли,

Подарить тебе шарф.

Было время, цепочку на шею дарила.

А шарф – нечто вроде зелья из тайных трав,

Зелья, которого я никогда не варила.

Длинный, легкий,

Каких-то неслыханных нежных тонов,

Мною купленный где-то в проулках бездонного ГУМа.

Не проникая в тебя, не колебля твоих никаких основ,

Он улегся бы у тебя на плечах, как пума.

Он обнимет тебя за шею,

Как я тебя не обнимала,

Он прильнет к твоему подбородку —

Тебе бы так это пошло!

А я – уже не сумею.

А раньше я не понимала,

Что – никаких цепочек,

А только тепло, тепло...

II

И еще – очень долго казалось,

Что нет никого меня меньше.

И все свои юные годы

Я жила, свою щуплость кляня.

Нет, правда, вот и моя мама,

И большинство прочих женщин

Были гораздо больше,

Гораздо больше меня.

И теперь я, наверное, вздрогну,

Когда детское чье-то запястье,

Обтянутое перчаткой,

В троллейбусе разгляжу.

Эта женщина – много тоньше.

Эта женщина много моложе.

И потом – она еще едет,

А я уже выхожу.

III

Будешь ей теперь пальчики все целовать.

Выцеловывать ушко, едва продвигаясь к виску.

Будешь курточку ей подавать,

Помогать зимовать...

И по белому снегу за нею,

И по черному, с блесткой, песку...

А со мною все кончено – и хорошо, хорошо, хорошо.

И никто никого, я клянусь тебе, так и не бросил.