Должники

авторитета, не донимали поучениями – они ее попросту не замечали. Одна лишь Инна Викторовна Могила, химичка, которая по совместительству вела физкультуру в младших классах, не скрывала симпатии к Антонине. Энергичная, громогласная, не лезущая за словом в карман Могила, шутя, жалела единственно об одном: что ее сын женат.

-- Лешку моего, конечно, можно отбить, да внучку жалко. У нее, если честно, прекрасная мать.

Если бы не эта искренняя прямолинейная женщина, Тоне пришлось бы туго. Когда смотрят не на тебя, а сквозь, в голове происходят сдвиги, и не всегда эти сдвиги благоприятно сказываются на судьбе.

Сын Инны Викторовны жил отдельно от матери, в двухкомнатной квартире на территории военного городка. Капитан ВВС обучал курсантов летному делу. Сегодня семья собиралась отметить в узком кругу радостное событие – тридцатилетие единственного среди трех женщин мужчины, который с минуты на минуту должен подъехать за матерью.

У Тумановой было «окно», предметники разошлись по классам, учительская пустовала, и преподавательница пения с удовольствием угощалась шоколадными конфетами, внимательно слушая коллегу-многостаночницу.

-- Замуж я выскочила рано, совсем девчонкой. Тебе сколько лет, Тонечка?

-- Через месяц исполнится двадцать.

-- Я вышла почти такой же, в девятнадцать, а Сережке стукнуло тогда двадцать один. Познакомились мы за месяц до его выпуска. Через неделю он сделал мне предложение, через две расписались. Любила его страшно, до потери сознания. Бывало, проснусь среди ночи и думаю: Господи, если ты есть, спасибо тебе большое за все! – Инна Викторовна помолчала, затем добавила с грустной улыбкой. – Видно, за это «если» и поплатилась… В роддом муж еще успел меня отвезти, а вот забрать не смог. Забирали моя мама и комполка, в котором Сережа служил. Хороший мужик был Иван Романович, настоящий. Только не повезло ему, и трех дней не прошло, как полк принял, а тут такое ЧП, -- она взяла «Белочку», развернула обертку с симпатичным зверьком на картинке, удивленно посмотрела, как будто не понимала, зачем ей это, снова завернула и бросила обратно в целлофановый пакет с пестрой блестящей кучкой. Молодая учительница машинально отметила его ценность: с такими фантиками лет пятнадцать назад можно запросто было считаться первой богачкой двора. Инна Викторовна бросила взгляд на часы. – Что-то именинник мой запаздывает. Наверное, опять не могут договориться, кому собаку выгуливать. Представляешь,  приобрели   пса, а гулять с ним некому. У одной – две школы, музыкальная и обычная, у другой – работа, у третьего – сплошные полеты. Говорила им: не берите! Животное – не игрушка, времени требует, забот. Так разве ж послушают?

-- Инна Викторовна, а почему муж не смог вас из роддома забрать? Заболел?

-- Может, еще чайку? Водки нет, давай хоть чаем за сына моего чокнемся?

-- Чаем нельзя, плохая примета. И, если честно, я, кажется, начаевничалась на год вперед, сейчас булькать начну.

-- А ты в приметы не верь, ерунда все это. Верь лучше в свои силы и в того, кого любишь, -- Инна Викторовна замолчала, прислушиваясь к шагам за дверью. Кто-то протопал мимо учительской, и снова все стихло. – Скоро перемена. Тонечка, не сочтешь за труд вымыть чашки? А конфеты забери себе, ладно? Мне все равно шоколад нельзя, печень пошаливать стала. Так о чем ты спрашивала?

-- Вы говорили, муж не смог приехать за вами в роддом. Почему?

Инна Викторовна устало вздохнула – так вздыхает учитель от непроходимой тупости ученика.

-- Разбился он… Что-то у них там с мотором стряслось, а катапульта не сработала. Мне потом объясняли, но я же не понимаю в этом ничего. Абсолютная техническая тупица.

-- Вы не тупица. Простите меня, я не знала.

-- Откуда тебе знать?  Я обычно о своей жизни никому не докладываю. Это в первый и, надеюсь, в последний раз разоткровенничалась. Не люблю, когда жалеют. Нет мужа – и нет, но почему – кому какое дело?

-- А ваш сын пошел в летное, потому что старался быть таким, как отец, или просто романтики захотелось? Вы не пытались его отговорить?

-- Пыталась. Да только Лешка мой весь в отца: что решил – не собьешь.

-- И неужели у вас больше никого не было за всю жизнь? – вырвалось неожиданно у Антонины. – Ох, простите меня, Инна Викторовна! Наверное, это очень бестактный вопрос, извините.

-- Никогда не извиняйся за то, в чем нет твоей вины, Тонечка. Вопрос вполне естественный, я бы тоже спросила.

-- Вы красивая и еще совсем не старая, неужели больше никого не любили? Неужели не хотелось, чтобы какой-нибудь хороший человек заменил вам мужа, а ребенку -- отца? Ведь одной очень трудно воспитывать мальчика.

-- Девочка моя, одному другого заменить невозможно. Можно занять чье-то место, подменить на время, но заменить – нет.

-- И все-таки ни за что не поверю, что вы сознательно упекли себя в монастырь. И не поверю никогда, чтобы такой женщине никто не предлагал выйти замуж!