Должники

штаны в штабе, получил недавно звание капитана и ждал жену, отбывшую к теще рожать второго ребенка. Не понимая, чем ростовский роддом лучше здешнего, и почему рождение одного вынуждает другого маяться в одиночестве, Тонечка гостя жалела, терпеливо выслушивала вздохи по красавице-жене и ловила на себе взгляды, позволяющие усомниться в искренности жалоб на тоску по семейству. Аренов увлеченно играл с новым приятелем в шахматы, радостно ставил маты и хлопал ушами. За это простодушное доверие Тоня любила мужа еще больше: ведь только для благородного человека все другие также полны благородства. Иногда Тонечка зазывала на чай Ингу, заведующую библиотекой в Доме офицеров, молодую, стеснительную литовку с пепельного цвета косой, по-старомодному обвязанной вокруг головы. Библиотека на удивление оказалась богатой ценными книгами, а библиотекарша – искренней, умной и доброй, с которой приятно поболтать, компенсируя дефицит близких по духу людей. С Ингой можно было без опаски высказываться  по любому вопросу: от антипатии, с какой сдержанные прибалты относились к обитателям военного городка, до симпатии к загранице, казавшейся отсюда совсем недалекой. Они перемывали косточки Маргарет Тэтчер и жене замполита, чья манера совать повсюду свой нос вызывала одно раздражение, вспоминали любимые книги и старые фильмы, обсуждали моду, погоду, судьбу. Они наслаждались общением, взаимной симпатией, собственной молодостью и ощущением, что вся жизнь впереди. В общем, Тонечке сказочно повезло: так быстро встретить родственную душу удается не каждому, тем более, среди тех, кто относится к женам военных с презрением, пусть легким, но оттого еще больше обидным. Внезапная дружба, конечно, грела, но удивляла тоже. Поразмыслив, Тоня пришла к заключению, что новая подруга, скорее всего, с радостью вышла бы замуж за летчика. Вывод потребовал осторожности, и скоро Аренова стала приглашать домой скромницу-умницу в часы, когда Аренов отсутствовал: к толстушкам муж был равнодушен, но к блондинкам мог проявить интерес.

Собственно, этими людьми и ограничивался круг общения Антонины. Правда, мимо ареновской двери постоянно шмыгали соседи, однако вынужденное общение в коммунальной квартире воспитывало выдержку и терпение, но не вызывало приязнь. Тонечка отлично помнила, как однажды, листая от скуки какой-то толстый журнал, она наткнулась на заметку о лондонской выставке. Пара оболтусов-сюрреалистов пыталась сказать новое слово в искусстве, для чего у входа водрузила огромное разбитое зеркало, по осколкам которого посетители переступали порог. В небольшой комнатенке стояла кушетка, накрытая белой тканью, над ней висел подвешенный на ремнях ягненок. Под дикую музыкальную какофонию «художники» выпустили несчастному животному кишки, а на кровь, залившую чистое покрывало, указали как на целостную картину мира. Через полчаса сеанс современного «искусства» был прерван появлением полисмена. Тоня, шокированная прочитанным, выскочила в общую кухню, чтобы поделиться с другими тем, от чего у самой вздыбились волосы.

-- Девочки, послушайте, какие бывают сюрреалисты! – заахала она, начиная читать соседкам, суетившимся у плиты, страшную правду о бесчеловечном буржуазном искусстве. А когда закончила, поняла, что распиналась перед глухими: ни одна из троих не сказала ни слова.

-- Это просто кошмар, а не искусство, -- растерянно пробормотала чудаковатая соседка с журналом и направилась к распахнутой двери, жалея о наивном порыве.

-- Нужны мне ее оппортунисты, -- полетело вслед «просветительнице».

Спонтанное просвещение послужило уроком, в результате чего выскочка вызубрила три фразы: здравствуйте, до свидания, приятного аппетита. Этого с лихвой хватало теперь на общение с теми, кто жил через стены.