Должники

-- Почти.

-- Хорошо, теперь послушай меня. Ты – моя жена, я тебя люблю. Но с тобой я знаком полгода, а с собой – больше двадцати лет. Сколько себя помню, все время мечтал летать. Скорее сдохну, чем откажусь от полетов. И поэтому заруби себе на носу, дорогая супруга: мне нравится дело, которому я служу, и нравятся люди, с кем обязан общаться по службе. Если потребуется, буду сутками пропадать, неделями, всю жизнь. Потому что не просто тешу себя – защищаю небо своей страны. Чтобы все, даже такие, как ты, могли жить под этим небом спокойно. Извини за пафос, говорю, как думаю. А если моя  жизнь тебя не устраивает, заставляет скучать, твое право в любой момент от нее отказаться.

-- Мне не жизнь моя не нравится, а…

-- Спокойной ночи, -- оборвал Аренов невозмутимым тоном и повернулся спиной.

Она долго не могла заснуть, пытаясь согреться: мешала фраза «…даже такие, как ты». Хотелось свернуться калачиком, но не позволяла ширина кровати. А прислоняться к теплому, равнодушному телу не имело смысла.

Задремала почти на рассвете, устав от озноба, бесплодных попыток согреться и тошноты, временами подступавшей к горлу…

                х                х                х

-- Боже мой, Тонечка, у тебя потрясающий голос! Да вы настоящая певица, даже лучше той, которую я в детстве слушала на пластинке. Черт, как же ее звали? Забыла.

Клавдия Семеновна Семенчук из всей палитры цветов признавала только серый с красным. Серым мазала тех, кто уступал майору Семенчуку в праве влиять на чужую судьбу. Таким людям жена замполита тыкала без зазрения совести, невзирая на их возраст. Других, способных изменить семенчуковскую жизнь, окрашивала в кумачовый цвет, вызывающий у Клавы почтительный трепет и зависть. К этим причислялись командир полка, его зам по хозяйственной части и штабисты из округа, для которых в редкие дни проверок топилась банька да накрывался стол. К ним майорша неизменно обращалась на «вы», даже если собеседник казался лет на десять моложе. К собственному «малярному» творчеству Клавдия Семенчук подходила просто: выгоден «объект» или нет. Прогноз не подводил ни разу. Но сейчас, с удивлением разглядывая жену лейтенанта, Клавдия Семеновна впервые путалась в определении цвета. С одной стороны, эта смазливая соплюшка не влияла на судьбу Семенчуков абсолютно и потому могла пополнить собой ряды серых.С другой, девчонка своим пением разбередила в Клавиной душе то, что казалось давно забытым: росу на примятой босыми ногами траве, вкус первого поцелуя, запах мокрой сирени, наивную веру в счастье. Цвет для этих воспоминаний не подбирался. Междуцветье, вызванное растерянностью «маляра», привело к столкновению местоимений, каким прежде немыслимо было сойтись в обращении к одному лицу. Клавдия Семеновна вдруг подумала, что с этим «лицом» в ее жизни могут возникнуть проблемы.

-- Спасибо, -- улыбнулась Тоня. – Только, по-моему, вы преувеличиваете мои способности.

-- Советую на будущее со мной не спорить, даже по мелочам. Вы свободны. Нет, подожди! Платье длинное есть?

-- Зачем?

-- Если нет, надо купить. Желательно, черное. Понятно?

-- Не совсем.

-- Господи, Аренова, ну почему тебе надо все разжевывать? Это же новогодний бал, у тебя такие красивые романсы, -- брала реванш за путаницу в собственных мыслях жена замполита. – Может, к нам приедут гости из штаба округа. А ты, что, будешь перед публикой голыми коленками сверкать?

-- Очень симпатичные коленки, -- ухмыльнулся чтец, сержант Заволокин. – Почему не посверкать? – Юрия забрили в армию из театрального вуза. Будущему актеру оставалось служить в полку всего-ничего, поэтому иногда он позволял себе говорить то, что думал.

-- Молчать! Не забывайся, Заволокин. И не хами, тебе это не к лицу. Интеллигентный человек не может быть хамом и циником.

Сержант незаметно подмигнул притихшим «артистам».

-- Так то ж интеллигентный, Клавдия Семеновна. А кроме вас  и, может быть, Антонины я тут таких не вижу.

Самозваный худрук неожиданно улыбнулась.

-- Наглец ты, Заволокин. Попомни мои слова: еще не раз будешь наш полк вспоминать и благодарить судьбу, что служил в авиации. В пехоте за твой поганый язык тебя бы давно с дерьмом смешали.

-- А в стройбате – с цементом? Здорово! Был бы я тогда фундаментом на чьей-нибудь генеральской даче и горя не знал.

Жена замполита недобро прищурилась.

-- Думаешь, если осталось служить четыре месяца, так нельзя подпортить твою биографию?

-- Никак нет, товарищ художественный руководитель! Я ничего не думаю: разучился.

«Аудитория» с преувеличенным интересом разглядывала свои ногти и портреты вождей на стене.

-- Ладно, умник, свободен. Иди, учи «Буревестник». У тебя в двух местах сбой был. Все, репетиция закончена, -- поспешила добавить худрук, пресекая новую попытку смутьяна открыть рот. – И прошу завтра не опаздывать, концерт начинаем ровно в восемь. Нехорошо заставлять зрителей ждать. А вы, Аренова, платье постарайтесь достать, -- снова сбилась Клавдия Семеновна, замороченная перепалкой с наглым сержантом.

-- Не трогай!

От неожиданности она вздрогнула и резко обернулась.

-- Господи, как ты меня напугал!