Должники

-- А в чем? В любви? -- в ответ Антонина Аренова молча хлюпнула носом. -- Вот-вот, мужик никогда до такой дури не додумается! Это только мы, идиотки, помешаны на любви, да чтобы милый под боком. А «милому» по барабану, кто с ним, главное – сколько при нем. Машина, квартира, дача – вот тогда он доволен. Тогда для него не жизнь – манна небесная, потому что он, видите ли, реализовал себя. А любовь... Пудреница есть?

-- Зачем?

Старшая со вздохом порылась в своей сумке, достала плоский черный прямоугольник с золотой розочкой, протянула младшей.

-- Приведи себя в порядок и возвращайся к прилавку. Будешь послушно совать под нос эти страшные рубашки, улыбаться и думать о чем-то приятном. Например, о премии или о муже. Скоро он, кстати, вернется?

-- Не знаю. У меня нет с ним связи.

-- Как это?

-- Долго рассказывать.

-- Очень любишь своего ненаглядного? – не дождалась ответа, устало вздохнула. – Хорошо, иди, я сейчас.

Тоня подавала рубашки, выписывала чеки, механически отвечала на одни и те же вопросы, а мысли проносились со скоростью пикирующего на душманов истребителя. И в этом был виноват старший лейтенант Аренов. Она, конечно, лукавила, когда говорила про мужа. Сашины письма Тонечка получала от Никоновой. Конверт вкладывался в конверт и пересылался обычной почтой. Аренов знал все: и про чудесное спасение в тайге, и про Илюшкину болезнь, про возвращение в Краснодар (он сам настоял на этом), про ее тоску. Он запретил работать: пока отца нет рядом, ребенку вдвойне нужны любовь и забота, работающая мать столько дать не сможет. Он приказывал ей беречься, быть здоровой и сильной, способной выдержать его ласки. Он шутил, хвастался загаром, докладывал, что меню у них, как в ресторане. Так продолжалось чуть меньше года. Потом Лена сообщила, что ребята перестали туда летать. Куда – не уточнила, жена военного летчика, откомандированного в Афганистан, должна понимать все без слов. Затем прекратилось и денежное содержание. Тетка с племянницей не отлипали от вражеских голосов -- ясности не было. Она забрасывала Никонову письмами с телеграммами – ответ приходил один: не в курсе. Тетя Роза осунулась, похудела и на просьбы помочь с работой отвечала коротко: сиди дома, смотри за ребенком. Наконец, племянница не выдержала.

-- Когда все это кончится?

-- Что?

-- Твое упрямство.

-- Какой тон ты себе позволяешь со старшими? Я тебе, что, подружка?

-- Конечно, ты сама меня уверяла в этом. А сейчас юлишь и скрываешь правду. Скажи честно: откуда в доме деньги? Твоей зарплаты едва хватает на нормальное питание для одного, а нас трое. Мы деньги многим должны? Я же знаю, у тебя в приятельницах полгорода ходит, и каждая рада помочь своей Розочке.

-- По-моему, ты хамишь.

-- А по-моему нет, дорогая тетушка. Мне надоело сидеть на твоей шее, я не хочу и не могу больше видеть, как ты ради нас с Ильей надрываешься.

-- Ты не с теткиной шеи свесила ножки, а воспитываешь ребенка. Этот труд не сравнить ни с каким другим.

-- Ты ведь сама сначала гнала меня на работу, забыла? А сейчас удерживаешь в этих стенах. Послушай, неужели ты, такая мудрая, тонкая, любящая, не понимаешь, что я не могу больше так? Прошу тебя: помоги найти работу. Кем угодно – библиотекарем, продавцом, официанткой.

-- Не хватало еще, чтобы моя племянница задницей крутила перед всякой пьянью! – фыркнула тетка. – Ты же учительница пения, забыла?

-- И кто меня возьмет в школу с временной пропиской, скажи на милость?

Роза Евгеньевна задумалась.

-- А Илья? Предупреждаю: я свою работу не брошу.

-- Ты говорила, у твоей подруги родная сестра заведует детским садом.

--  Двоюродная, -- улыбнулась тетка.

Через три месяца Антонина Аренова пополнила собой штат универмага, где отделом мужских рубашек заведовал Леонтий Семенович Шмыгин – «золотой зуб», проваливший великие планы маленькой Тони. Заведующий был не так прост, как казался, и, наверняка, мог бы обмишулить любого, однако к младшему продавцу относился уважительно, всегда готовый помочь советом племяннице Розы, навсегда застрявшей занозой в оцарапанном сердце.

Когда Тоня после курсов, где на скорую руку выпекали торговых работников, получила первую трудовую зарплату, Роза Евгеньевна пригласила экс-поклонника в дом: отблагодарить за пристроенную родню. После вкусного обеда и армянского коньяка, презентованного гостем себе самому, Леонтий размяк, разоткровенничался.

-- Эх, девоньки, ишачу, как проклятый, устал. Один всех своих баб содержу. Потрошат, як того гуся к рождеству.

-- Кто ж тебя, бедного, больше всего выпотрошил?  – усмехнулась хозяйка. – Помнится, за время нашего знакомства вы мне, милый Леонтий Семеныч, даже эскимо ни разу не удосужились предложить.

-- Поэтому ты и сбежала? А зря, дорогая Роза Евгеньевна, жила бы теперь со мной, как сыр в масле каталась.

-- Вчера, Ленечка, по телевизору разъяснили, что масло – продукт для народа вредный, в нем много холестерина.

-- Брехня! Народу пудрят мозги, шоб жрали меньше, потому что масло у нас в дефиците. Это я тебе как работник торговли заявляю со всей ответственностью.