Должно было быть не так

Это означало, что в камере 94 кого-то зарезали. Ещё при мне зашли в хату амбициозные кавказские ребята, и у решки начались серьёзные разногласия, атмосфера наэлектризовалась, воздух пропитался ненавистью. Тяжёлая была хата.

— И что теперь?

— Раскидали хату. Кое-кого на спецу спрятали. Воры решили, что с виновных будет спрос. Конфликт былна почве национальностей. А ты что, не в курсе? Кроме ноль шесть, дорога везде есть.

— Да, Александр, это правда. Проблемы были. Я даже не в курсе, кто из Воров сегодня на тюрьме.

— Что за проблемы.

— После Серпов крышняк сполз, глюки подрезали. Сейчас порядок, духом здоров, болею телом. К тому же на спецу, сам знаешь, какие движения. Что на тюрьме? Расскажи.

— Воров пять. С Общим проблема: на воле кризис. Тюрьма голодает. Ты и этого не знаешь?

— В два один один полный холодильник. А что на воле, так с самых Серпов телевизора не видал.

— А почему ты так часто с хаты на хату переезжаешь? До Серпов где был?

— На Матросске. Сначала 228 спец, потом 226, потом общак — один три пять.

— Кто был смотрящий на общаке?

— Юра Казанский.

— Это фамилия?

— Как у большинства — по месту жительства: Казанский — значит из Казани.

— А кто смотрел за корпусом на спецу?

— Измайловский. За нашим крылом — Серёга Аргентинец. Потом прогон был, Аргентинца сместили.

— На общем корпусе где собирали общее?

— В строгой хате. Один ноль четыре.

— Дорога на больницу была?

— По четвергам БД со спеца, как раз из хаты 228, и ноги.

— Какие ноги?

— Мусорские.

— Все верно. Почему на спецу хаты менял?

— Порядочный арестант хаты не меняет. Срок — разменивает. В 228 за пьянку всю хату тусанули, на общак — за голодовку, с общака на Бутырку — видать, по месту жительства, а может прокладка мусорская. С 94 в34 — перед Серпами, в ноль шесть — после Серпов. В 318 — крыша поплыла. В 211 — на больницу. Почему сюда тусанули, не знаю.

— Сколько голодал?

— 10 суток.

— Всухую?

— Нет, пил воду.

— И все?

— Все.

— Засчитали?

— Да.

— И в голодовочную хату не перевели?

— На Матросске нет такой хаты. Хотя, по закону, и должна быть.

— Здесь есть. И чего — десять дней ничего не ел?

— Да.

— Не может быть.

— Через судовых на Матросску отпишем?

— Да нет. Это я так. Верю. Что со здоровьем?

— Башку мусора отбили при задержании, с позвоночником проблемы.

— Я и гляжу — тяжело двигаешься. На прогулку-то ходишь?

— Давно не был. Пошёл бы с удовольствием.

— Дойдёшь?

— Если не погонят бегом, дойду.

— Здесь не погонят. Завтра пойдём. Поможем, если что. Если, конечно, никаких таких движений не будет. Мы только что со сборки. Все из-за этого козла, — Саша указал на Гошу, тусующегося у тормозов.

— Накосарезил?

— Ты в хату зашёл — он уже был или ещё нет?

— Был.

— Здоровался?

— Не за руку.

— Правильно. Петух он. По воле пиздолизом был — сам рассказал. Мы ему: «Нырял в пилотку?» А он: «Ны-рял, а что тут такого?» Мы его с Васькой на дальнячке и оприходовали. А он — жаловаться!

— Понятно, — констатировал я, а Саша воспринял это как знак согласия.

— Что, сука, мечешься? — негромко обратился Саша к Гоше и пошёл к тормозам.

— Да я ничего, я не говорил, — засуетился Гоша.

Саша не спеша взял истёртый до черенка грязный веник и со всей силы звонко залепил Гоше по морде и вдруг, потеряв самообладание, завизжал и стал метелить веником Гошину физиономию так, что был слышен только частый треск. Гоша, зажмурившись, терпел, возвышаясь в полроста над Сашей.

Когда ж, — удар, — ты, гад, — удар, — ты настучать, — удар, — успел! — удар.

Бросив веник, Саша вернулся к дубку и спокойно продолжил:

— И штырь сразу нашли. Прикинь, на полметра, металлический и заточенный. Подкинули. А Ваське досталось. Ему и так мусора челюсть сломали, он на больницу из-за этого и попал, а тут по башке не били, а ниже хватило. Васька вообще отрицалово. Классный парень. Придёт сегодня, познакомитесь. С ним весело.

— У нас на Серпах на шмоне тоже заточенный штырь отмели, я сам видел. А там не то что штырь, карандаш не пронесёшь. Это у мусоров дежурная прокладка.

— Во-во, — обрадовался Саша, — а на Ваську все свалили. Все из-за этой петушьей рожи. А нас кум конкретно под статью вёл: изнасилование. Какое тут изнасилование, если он пиздолиз и ломовой. Он из хаты сломился, а его на больничке спрятали.

Гоша у тормозов взволнованно вытирал кулаками сопли. Саша бережно достал из пачки сигарету:

— Эй, ты, держи! — Гоша сигарету поймал на лету.

— Большое спасибо! Можно попросить у вас … прикурить… Большое спасибо! — Гоша приник к сига-рете и пошёл к тормозам.

— Александр, а чего он такой вежливый?

— А у него, видите ли, высшее образование.

— Гоша, это правда?

— Да, — охотно отозвался Гоша, — я немного учился, а диплом купил. Давно это было.

— По воле чем занимался?

— Бомжевал он, — ответил Саша. — Квартиру пропил, жену бросил, ушёл на улицу.

— Я не бросил, — отозвался Гоша.

— А ты вообще молчи, — рассердился Саша и, строго глядя, как воспитательница в детском саду на провинившегося ребёнка, добавил: — Что? Хочешь, чтоб было как вчера на дальняке? Да? Хочешь?

— Нет, не хочу, — вежливо и убеждённо ответил Гоша.

— Смотри у меня. Вот Васька с суда приедет, он тебе жопу порвёт.