Должность во Вселенной. Время больших отрицаний

– Теперь разовьем тему, кто кого сцапал. – Любарскому явно нравился этот глагол. – Начать с того, что захватили Шар мы… ну, не мы, а более всего Александр Иванович, – обнаружив в нем ускоренное время. То есть ради открывшихся новых возможностей. И чем более вникали, углублялись в Шар, тем больше возможностей, больше интересного – вплоть до Меняющейся Вселенной. Сейчас мы себе жизнь не представляем без Шара. Не только мы с вами, все исследователи НИИ, тысячи людей – ведь так?

– Так… – кивнул Валерьян Вениаминович. – Согласен, не только мы сцапали, но – морем возможностей – сцапали и нас. Гоните дальше.

– Дальше все просто, даже если я не буду гнать, добежите сами. И очень быстро. Что такое был Шар до контакта с Землей, начавшегося в Таращанске? Начисто изолированная система. Его внешняя оболочка соотносится с метагалактическим объемом внутри знаете как?.. Я подсчитал: как один нуклон – даже не атом! – с объемом земного шара. Полная изоляция: там галактики и звезды возникают, развиваются, исчезают сами по себе, здесь, в Большой Вселенной они – физически такие же! – живут сами по себе. А теперь?.. Мы уже вон куда проникли башней, еще выше аэростатами, а уж системой ГиМ так и вовсе. Наш институт – это область Контакта, дорогой Валерьян Вениаминович, Контакта именно с большой буквы, между двумя вселенными.

Любарский помолчал. Поглядел на стол со снедью, самоваром, чашками – как на нечто неуместное. И Пец глядел так же; не для такого разговора, не для такого вывода была обстановка.

– Но ведь мы-то, Вэ Вэ, о Контакте вселенных и думать не думаем. Просто используем возможности, делаем свои дела. Микроскопические козявки, по вашему выражению, обделывают здесь свои делишки.

– Сильно… – молвил директор, поднимаясь из-за стола.

Они оба снесли все в кухню. Молча, обдумывая тему.

«Под видом одного другое, – вертелось в голове у Пеца. – Под видом одного другое… сколько было и есть этого в жизни!»

– Но если так, – сказал он, – если верны ваши подозрения, что Вселенная не только нечто, но и Некто, то… это должно как-то проявить себя и с другой стороны.

Он мотнул головой в сторону окна, за которым была ночь и звезды.

– Через нас и проявляется, – усмехнулся доцент. – Что вам еще?

– Так, да не так. Я просто додумываю вашу мысль. Понимаете, если мы не сами по себе, а часть Вселенной, которая кто-то, часть от частицы, но все-таки от цельности этой, то через нас она узнала наиглавнейший факт: в Шаре – звезды и галактики, в Шаре – Вселенная! Мы и без этого знания деяли и прожили бы дальше. А для Вселенной оно о-го-го!.. Что вы улыбаетесь?

Доцент действительно морщил щеки улыбкой.

– Как это, интересно, она узнала, если вы всеми способами противитесь любой утечке информации об МВ? Снимки – и те не пропускаете вниз. На Земле об МВ и то не знают. Даже в Катагани.

– А точно так, милейший Варфоломей Дормидонтович, – раздельно сказал Пец, поворотясь к нему, – как мадам Вселенная узнала, на какую планету в какое время запузырить сомнительный Шарик, чтобы там распробовали: что в нем? Ведь допускать, что она Некто, нельзя без допущения, что и по возможностям своим она далеко превосходит нас, не только по размерам. А?!..

– Ну, Валерьян Вениаминович… не нахожу слов! – И Любарский развел руками, показывая, что пасует перед интеллектуальной мощью директора.

Домашний разговор за чайком, немного похожий на шахматную партию. Оба умствовали; сначала вел-выигрывал Любарский, в финале вышел вперед Валерьян Вениаминович. Сквитал. В целом ничья.

…Но нет, этим не ограничилось. Пред сном Валерьян Вениаминович в пижаме наведался в комнату Варфоломея Дормидонтовича; тот лежал, читал.

– Меня почему задело ваше сопоставление божественно-вселенского с теорией вероятности, – без обиняков заговорил Пец. – Я сейчас развиваю ту свою теорию, нахожу время и место… точнее сказать, К-время и К-место…

– В «пецарии», что ли, – доцент отложил книгу, – на сто двадцать втором уровне?

– Ага… уже знаете? «Пецарием», значит, называют?.. – Директор поморщился. – На колумбарий смахивает. Ладно, дело не в том. Так вот, она получается куда более крамольной, чем прежде. Понимаете, нужно отбросить все априори: «время», «пространство», «вещество», «тела», «законы природы»…

– Даже их… ого!.. – Любарский сел на кровати.

– Вот и «ого»….Исходить из комбинаторики первичных микрособытий, квантов действия h, по принципу «все может быть». А из всего возможного происходит, как известно, наиболее вероятное. Вот и примат теории вероятий над законами природы. Теория же сия – чистая математика, сиречь счет, и комбинаторика – сиречь воображение. Хуже того, категория возможностей оказывается первичнее реальности. Но и то, и другое, и третье не существует вне мысли; это порождение мысли нашей, не физических процессов. Но коли так, значит первична мысль – обширнейшая, вселенская, комбинаторная…

– Мысль же невозможна без мыслящего, – завершил астрофизик.

– Да. Вот вам и вселенское «и мысли и дела он знает наперед»…

– Любопытно бы подробней эту теорию услышать.