Считать их начали сразу – датчик, встроенный в автоматику солнцепровода. Любарский настоял, чтоб фиксировали спектральный класс и температуру.
…Он смотрел на лица сотрудников: скажи им сейчас, что «с ними делается», – рассмеются в лицо. Они делают, они! От всей души. Работают во Вселенной. Даже у стареющей Люси Малюты глаза блестели, щеки румянились, как от хорошей любви.
Считать МВ-солнца – это было новшество, и для ее табло времен тоже. Это возвышало. Считать умеем – уже умные.
(Интересна, действительно, эволюция этих табло и экранов: сначала на них были только времена К-уровней башни, они все добавлялись с ростом ее; ну, затем еще дни с дробью, по-любарски.
После открытия Меняющейся Вселенной прибавились шторм-циклы миропроявлений в ней. Потом присоединили дни (и галактические микросекунды, примерно равные суткам) начавшегося дрейфа М31. Теперь пошли МВ-солнца, их будет навалом.
Что-то на табло появится дальше?..)
От седьмого десятка наладились наконец стабильные светила, крупные и яркие.
Странны были и звездные МВ-небеса над полигоном – каждую ночь новые. Они, с одной стороны, были прекрасны – куда роскошнее привычного неба над Землей; а с другой – таковы, что трудно было принять их всерьез. Созвездия менялись на глазах, все звезды перемещались со скоростями спутников в земном небе.
Так происходило оттого, что импульсной синхронизацией солнцепровод передавал сюда не просто свет солнц и звезд из Меняющейся Вселенной, а, образно говоря, сжатый репортаж о многомиллиарднолетней жизни этих шаров в ней, в окраинной галактике. Вместе с их собственными движениями и изменениями вида за их долгую жизнь.
Но вот линии, проходящие через диски, сперва не поняли. Некоторые солнца пересекали дуги; всегда по краю – снизу, сверху, сбоку. Чаще одна, иногда две.
Климов догадался первый:
– Растакую маму, это же планеты там! Вычерчивают свои орбиты.
Да, это были они. Синхронизировать их обороты вокруг своего светила невозможно, да и не нужно – вот и «вычерчивали», оказываясь всякий раз на новом месте, учебниковые, предсказанные Кеплером эллипсы.
Это тоже был вызов. Так в темном небе над полигон-корытом блистательно, в полный разворот демонстрировала себя вечность.
День текущий: 6,5949 октября, или 7 октября, 14 час 16 мин Земли
На уровне зоны: 7 + 1 октября, 4 часа
Минул первый К-год работы солнцепровода.
Светит четыреста пятьдесят пятое МВ-солнце.
На пятой сотне солнц все стало привычно, нормально. Система работает. Ну и ладно. Что дальше?
Мендельзон
Буров
Мендельзон. Так ведь и у нас здесь почти так: солнца да звезды, звезды и солнца… а землицы-то там нет! Нету. Нетути! А ведь по ней, грешной, все ходим, на ней все обитает. Ее-то бы и освещать, и согревать. А пока что наличествует жестяная… титановая, простите, – туфта. Металлическое корыто с баржами.
Буров
Так, будто трава сквозь асфальт, пробивалась основная проблема. Тоже библейская, из той же главы первой.
7 октября, 16 час 21 мин Земли
На уровне К122 («пецарий»): 7 + 83 октября, 2 час
3 К-года (три земных часа) солнцепровода;
21 год от образования полигона;
…не прошли еще сутки,
как застелили сей гектар с гаком,
«стадион», металлическими листами.
Но в башне проведены многие К-дни, на полигоне прожиты недели и месяцы. Соразмерное вечности время своего не упустит.
Вскоре на НПВ-баржах, перемещаясь внутри К-полигона на сотни километров, исследователи и наладчики начали загорать под солнцами из Меняющейся Вселенной. Светили все они странно, непривычно да еще в компании со звездами – но загорать под ними было можно. Вполне.
Это тоже был эксперимент.
Итак, «верхняя», солнечная проблема была решена. Самое хлопотное исполняла поисковая автоматика Малюты и Бурова: всегда находила системой ГиМ-2 подходящую окраинную галактику, жизнь которой растягивалась на десяток земных секунд. Одна галактика обеспечивала одно МВ-солнце. Углубленные же в ядро Шара жили доли секунды.
(Было и осложнение: некоторые «вечные светила» менялись за день, на глазах: одни тускнели, другие накалялись, третьи меняли цвет – будто медленно мерцали. Некоторые угасали, иные вспыхивали.