Дом

Этот раз был одним из немногих, когда они оставались наедине, без вмешательства звонка на урок или необходимости спешить домой к комендантскому часу. Гэвин знал, что предстояло еще немало – составить план, осознать, что завтра они, господи боже, спасутся бегством – но сейчас от ее дыхания на его шее, ее ладоней, сжатых в кулаки на воротнике его рубашки, он мог сосредоточиться только на одном.

Он мог целовать ее, и никто их сейчас не увидел бы, мог касаться ее в тех местах, какие еще сам не видел. Хотел бы он тревожиться о большем – и пугающем – но сейчас, в этой реальности, где рядом с ним была Дэлайла, он мог думать лишь о ее губах, ее руках и теле, растянувшемся на мате.

Словно думая о том же, Дэлайла крепче вцепилась в его рубашку. Он наклонился и поцеловал ее, сначала медленно. Как всегда, немного зубов, немного рычания; он посасывал ее губы, язык и тихие вскрики.

Она сняла с него рубашку, и он с улыбкой не остался в долгу.

Ему казалось, что он мог целовать ее весь день, и его глаза закрылись, когда она провела зубами по его челюсти. Его пьянил вкус шоколада на ее языке и жар ее кожи рядом с его телом.

Гэвин вдохнул у ее шеи, и от ее нежного аромата закружилась голова.

– На чем мы остановимся? – спросил он, пододвигаясь ближе, чтобы поцеловать ее чуть припухшую нижнюю губу. Скользнув рукой под нее, спустя несколько неуверенных попыток он умудрился расстегнуть ее лифчик.

Прошло около минуты до ее ответа, потому что она выгнулась к нему и издала тихий умоляющий звук, когда он стянул лямки по ее рукам, а он продолжал свое нежное нападение: губами прижался к шее, потом к ключице, пальцами скользнул по ее груди.

Наконец она спросила напряженным голосом:

– Ты хочешь остановиться?

– Нет. Потому и прошу тебя сказать, когда, – он провел языком по ребрам, потом скользнул рукой под юбку к ее нежным бедрам.

– Мы не остановимся.

– Не знаю точно, что делать, – прошептал он, замерев над ней. – С тобой, я имею в виду.

– Со мной как-то по-особенному? – с улыбкой спросила она.

Гэвин покраснел до кончиков ушей, но не отвел взгляд.

– Немного. Я никогда этого еще не делал.

– Я тоже. Но… много об этом думала.

Гэвин застонал и уткнулся головой ей в плечо.

– Дэлайла.

– Что? Не надо было так говорить?

– Нет, если хочешь, чтобы я сдержался.

– Я думаю… – сказала она, скользя ладонями по его обнаженной спине. – Думаю, не страшно ведь, если ты не сдержишься? Может… мне понравится, как ты сорвешься на несколько минут.

– Будем надеяться, это продлится дольше нескольких минут, – сказал он, смеясь и продолжая лицом прижиматься к ее коже. Казалось правильным смеяться с ней над чем-то таким, когда все остальное было огромным, темным и нависало над ними. Дэлайла была его солнцем, и благодаря ей в последние несколько месяцев он улыбался больше, чем за всю жизнь.

Он приподнялся и посмотрел на нее снова, пока она пыталась стащить его джинсы вниз к бедрам.

– Уверена?

– Еще как. У тебя есть… что-нибудь?

Гэвин сглотнул. Он понимал, что она о презервативе, и этот вопрос сильнее всего остального подтвердил реальность происходящего.

– Да.

Гэвин одновременно и ждал секса, и нет. Конечно же, он понимал, что ей будет больно, и что ощущаться это будет, как ничто другое до этого. Но чего он никак он не ожидал, так это спокойной уверенности, укоренившейся в его мыслях, когда почувствовал, как она расслабилась под ним, и услышал ее стон:

– Я в порядке, в порядке, – а потом и просьбу начать двигаться, делать хоть что-нибудь, потому что, как она сказала, она вот-вот сойдет с ума.

Он не ожидал, что вместе они будут так легко двигаться, словно у них было одно биение сердца на двоих.

Не ожидал, что сможет замедлиться и остановиться посередине всего этого, только чтобы поцеловать ее и услышать ее смех, когда она сказала:

– Поверить не могу, что мы это делаем, – она приподнялась поцеловать его, добавив: – Тебе нравится?

«Нравится» – такое странное слово. Гэвину нравились персики и черный цвет. А происходящее было блаженством, без которого он уже не представлял ни дня.

Под конец ему показалось, что в его теле нет костей, словно выкачали всю силу из его почти восемнадцатилетнего тела.

В комнате было слишком жарко, чтобы оставаться в объятиях друг друга, но Гэвину было все равно. Его голова лежала на ее животе, Дэлайла играла с его волосами, и его веки становились все тяжелее и тяжелее. Хотелось оставаться так вечно.

– Значит, завтра мы пойдем в банк, – это было первым, что она сказала после тех тихих прерывистых от облегчения звуков, и по его рукам побежали мурашки от воспоминания, которому было лишь несколько минут.

Гэвин поцеловал ее пупок, другой поцелуй оказался чуть выше.

– Я заберу все из сейфа, и встретимся в одиннадцать уже снаружи, – ответил он. – Забери из дома все, что нужно, и иди туда дорогой, где будешь на виду у людей, – он отстранился и посмотрел на нее.

– Мне почти нечего брать с собой, – напомнила она ему.

– Бери все, что сможешь. И, Лайла, если меня в банке не будет, уезжай без меня. Я тебя найду.

Дэлайла не хотела соглашаться.