Дэлайла задрожала от холода. Холод беспокоил ее больше треска, ведь треск хотя бы раздавался вдали. Этот холод был неестественным, он спускался с потолка, морозный и густой, растекаясь по ее коже. Леденящие прикосновения скользили под воротник ее блузки, по руками, груди и ребрам. Дэлайла закрыла руками грудь, обхватив ладонями локти так крепко, что смогла почувствовать твердую шишковатую форму костей. Она позвала дрожащим голосом:
– Гэвин?
Треск прекратился, и ее окутала тишина.
«Так странно, – подумала она, – что тишина ощущается такой огромной и поглощающей».
Дэлайла всегда думала, что в подобный момент она будет или храброй, или немой от ужаса, но ничего из этого она сейчас не чувствовала. Она была встревоженной от страха и вслушивалась сильнее, чем когда-либо, в любой возможный человеческий звук.
Но последовавший звук был совсем не человеческим. Из-за неизвестной двери слева донесся дикий рев, он ощущался холодом, когда добрался до нее. Холодный, надломленный и зловещий.
Эхом раздавались звуки треснувшего дерева и ломающегося пластика.
Дэлайла сглотнула комок паники, ощущая собственное бешено колотящееся сердце, и оттолкнулась от перил, чтобы идти дальше. Она поднялась по лестнице, стараясь подавить страх, возникший от царящей вокруг пустоты; вся мебель собралась в одной комнате, чтобы напасть на нее.
– Гэвин? – позвала она, подпрыгнув от удивления, когда в полуметре от нее ожил телевизор. Почему она не заметила его раньше? Он бесшумно придвинулся к ней?
– Нет, – ответила Дэлайла, шагнув вперед и прижавшись к стене коридора, чтобы пройти мимо телевизора.
Топор громко звякнул по пластику, напугав ее еще сильнее.
– Скажи, где он.
Ее голос рассмеялся в ответ, приторный и насмешливый.
В ответ на происходящее Дэлайла ощутила собственные тихие истеричные всхлипы, вырывавшиеся из груди и поднимавшиеся по горлу, вылетая наружу. Голос, исходящий из телевизора, из узнаваемого превратился в высокий ужасающий визг:
Она могла застрять здесь, испугавшись ожившего телевизора, приблизившегося к ней. Могла затеряться в этом моменте, когда сердце бьется так сильно, что можно всерьез испугаться возможности умереть, и когда ожидающее наверху настолько пугает, что от страха прошибает в пот, стискивает горло, а по щекам льются слезы.
«Или, – глубоко дыша, думала она, – можно подняться наверх и пустить в ход топор».
Шагнув в стороны, Дэлайла рванула мимо, махнула ногой так сильно, как только могла, и, ударив ею по боку телевизора, отправила его катиться в противоположную стену. Послышался звон разбитого стекла. К ней спустились полоски обоев, царапали уши, цеплялись за воротник и, став еще острее и свирепее, не порезали ее шею.
Она оттолкнула их, разорвала и снова пнула телевизор, потом схватилась за перила и побежала вверх по ступенькам.
«Дом будет стараться уничтожить тебя, – говорила она себе. – Будет стараться, но ты быстрее. Ты умнее. Найди Гэвина».
Сквозь ветер, скрип, тоненький безумный смех и ледяной холод в коридоре Дэлайла начала различать слабый гулкий звук. Что-то все время билось о стену:
В отличие от всего все остального вокруг, звук не был угрожающим. Его издавал кто-то с усилием и натугой. От догадки Дэлайлу бросило в жар.
– Гэвин! – закричала она, перепрыгивая через две скользкие ступеньки, спотыкаясь о движущийся ковер и какие-то деревяшки, валяющиеся под ногами. Наверху она упала, ударившись коленом о стол, и с силой оттолкнула его. – Гэвин!
Звук прекратился, а потом возобновился, стал быстрее, громче и тревожнее. Словно что-то резиновое стучало по пластику, снова и снова, звуки сливались в один. Он пинал ногой стену? Он не мог