Дом

Я бы поднималась по лестнице, ведущей к Дому, и у меня бы гулко стучало сердце и, может быть, пенис тоже пульсировал бы. Там, будто красный ковер, расстилается щедрый мускусный запах свежевыстиранных подъюбников, облегающих горячие ноги, и детское, материнское и порочное дыхание молодых и чистых девушек, втихаря покуривающих в прачечной. Как клиент, я бы понятия не имела, откуда идет этот запах, не больше чем, будучи девушкой, я знаю о том, каким образом, через какое микроскопическое отверстие он просачивается сквозь нашу бронированную дверь. Именно эта загадка притянула бы меня, как муху, и на звонок я нажала бы дрожащим пальцем. Одна только мелодия этого звонка прервет на секунду смех и беседы и спровоцирует приглушенный тарарам, как среди школьниц, затыкающих одна другую, чтобы всем вместе произвести впечатление тихого класса.

При входе я почувствовала бы, как они все притаились за шторой, чтобы увидеть лицо нового клиента. Занавески немного всколыхнулись бы, ненароком одна из девушек, не такая осторожная, как другие, мельком показала бы длинную ногу, затянутую в черный нейлон, и несколько прядей волос.

Я не стала бы записываться заранее. Я пришла бы в такое время, когда девушки маются. Я бы точно знала — когда.

«Я позову дам», — сказала бы Инге своим радостным голосом четко, но деликатно, подчеркивая слово «дам», которым она обозначает женщин, хоть их часто и девушками-то не называют.

Я бы села ровно напротив замочной скважины, чтобы дать девушкам возможность рассмотреть меня и решить, выйти представиться или нет. Я бы стала притворяться, что не вижу их щепетильные голубые, зеленые и карие глаза, сменяющие друг друга, чтобы оценить клиента. Не стала бы слушать их перешептывания, когда одни докладывали бы свое мнение другим. Ах, какое бы это было счастье — сидеть тут в охристом свете лампы, когда внутри все сжимается, слушая глупую и возбуждающую музыку.

А потом бы медленно открылась дверь. Кто вышел бы первой? Биргит со своим решительным голосом и длинными ногами, с каблуками, которые она надевает и скидывает, словно тапочки? Или же Таис со своей полной меркантильной порочности улыбкой, круглой и упругой задницей юной кобылы и безошибочным взглядом девушки, явно находящейся здесь не ради того, чтобы с ней сюсюкались? Может, Мануэла с ее добрыми глазами, пышной грудью под немного своенравным, но всегда веселым лицом, прощающим самые неприличные просьбы? У Одилии бюст как у девы с картин Мурильо и очень широкие бедра, может, даже слишком широкие. Она прекрасна спереди и ошеломляет, когда выходит из комнаты, благодаря своему монументальному заду, весь жир на котором трясется. Или Маргарет? Метр восемьдесят золотисто-черной кожи, пахнущей жасмином. Генова! Генова — королева проституток, она придумывает разные нежные прозвища для каждого клиента, у нее выражение лица хищницы. С ней нет места сомнениям. А ямочки на ее бедрах так и хочется укусить. Есть еще Эдди с походкой респектабельной женщины, случайно оказавшейся в борделе, и элегантно вытянутыми пальцами, будто подготовленными для того, чтобы их поцеловали. Всех, шлите мне их всех. Я пожму их руки с благоговением. Я раздену их в собственной голове с самым глубоким уважением, так деликатно, что они почувствуют это.

Я выбрала бы одну из них — не слишком красивую, не слишком уверенную в себе. Ту, чей живот слишком вздут, или ту, чьи чулки скатываются. Ту, которую я потревожила бы прямо посреди перерыва, ту, которая принесла бы с собой запах сигарет и нетерпения. Я выбрала бы ту, которая не была бы слишком благостно расположена, немного лентяйку, ту, что вздохнула бы, когда домоправительница бы объявила ей: «Он твой».