Рядом с мужчинами мой критический разум всегда сладко спал. В их компании я чувствовала потупленное послушание верующего. Из моей копилки так и вываливаются пламенные воспоминания, непременно странно связанные с чувством счастья или сожаления. Однажды вечером осознание этого факта осенило меня с жуткой силой. Я слушала песню
Кто знает, кем бы я стала, если бы не встретила его на своем пути. Дипломатом? Доктором? Психологом? Почетным профессором в каком-нибудь университете? Вместо этого я стала напыщенной меланхоличной писательницей, работающей в борделе и постигающей грани познания, которые были предназначены не для нее. Я столько всего могла бы сделать, но и столько всего не узнала бы! Правда, эти очевидные вещи так и не стали ясны для того мужчины. Думаю, что его существование идет неизменно своим чередом, в то время как моя лишенная всякого порядка жизнь импульсивна. Она похожа на природную катастрофу, от которой не скроешься за плотиной. Когда я думаю о нем, мне на ум приходит река, вышедшая из своего русла и затопляющая, абсолютно не осознавая того, целые участки континента: деревни, дома, другие реки. Не знаю, кто есть кто в этой метафоре. Кто из нас воплощает яростный шквал черной воды: он или я?
Конечно же, легче всего выставить проституток секс-машинами, лишенными малейшей привязанности, а всех их клиентов при этом свалить в одну кучу презрения и ненависти. Проститутки должны как по волшебству влюбляться, не успев выйти за порог борделя, — потому что женщины так устроены, нет? Скажем, что такими женщин хотят видеть. Было бы слишком сложно дать проституткам слово и увидеть их такими, какие они есть на самом деле, мало отличающимися от других женщин. Чтобы начать торговать своим телом, не обязательно быть загнанной в тупик нищеты или совсем съехать с катушек, постоянно пребывать в состоянии сексуальной истерии или быть неспособной на привязанность. Достаточно просто быть сытым по горло тем, что горбатишься, но живешь в строгой экономии. Если кто-то и должен заплатить за живучесть этой профессии, так это, наверное, все общество, потребительское помешательство, а не отдельно взятые мужчины и женщины. Мужчины и женщины вместе страдают под этим игом. Мне даже жаль мужчин, у которых нет ничего стоящего, а значит, и возможности продавать свое тело. Что же нам делать? Ну разумеется, трахаться за деньги менее драматично, чем просить милостыню на улице. Жду не дождусь тупицу, который начнет доказывать обратное. Ну разумеется, работать в Доме не так трагично, как пахать в супермаркете за смешную зарплату. Единственное, в чем кассирше повезло больше, чем проститутке, — это иметь возможность, не краснея, рассказать, чем она занимается с утра до вечера. Хотя так ли уж и не краснея… Может быть, в тот день, когда женщинам предложат прилично оплачиваемые рабочие места, им больше не придет в голову спускать трусы в качестве дополнительного заработка — и тогда мир станет лучше, нет? Или просто восторжествует мораль?
— У каждого свое представление о самом худшем, — говорит Биргит за первой чашкой утреннего кофе.
Так я поняла ее слова. Возможно, оборот речи был слегка другим. А может, слова тут вовсе ни при чем, а то, что нужно понять, существует между строк в любом языке, и именно это я ухватила.