Я и сам чувствовал, что переборщил. В голове шумело, глаза слипались. Язык отяжелел и ворочался с трудом. А мне предстояло играть Гамлета! Однако я увидел глаза Снегирева, а в них насмешку и ожидание. Они были совсем трезвые, эти глаза, но я тогда не понял этого. А насмешку заметил. «Он тоже думает, что я перебрал! – решил я с яростью. – Так я ж покажу вам!» Мы выпили все, что я заказал, а потом еще и пару кружек пива.
Пришла Снежана. Взглянула на меня, и лицо ее покраснело от гнева.
– Серафим! Что это с тобой? Ты с ума сошел?
– П-почему… почему тты со мной разговариваешь ттаким тоном? – Язык меня совсем не слушался, но я видел, что Снегирев с интересом смотрит на меня и ждет, как я отреагирую на ругань жены.
– Каким тоном? – Снежана быстро подошла, схватила кружку и выплеснула из нее остатки пива в мусорный бачок. – Ты завалишь спектакль. Как не стыдно? Посмотри на себя – на ногах не стоишь. А вы! – Она обернулась к Снегиреву. Ее черные огромные глаза метали молнии. – Зачем вы это делаете? Зачем спаиваете моего мужа?
– Снежаночка, вы ошибаетесь. Я никого не спаивал. Серафим сам хотел посидеть, поболтать, расслабиться. Он слишком устает в последнее время. Нагрузка непомерная. Вы должны отнестись с пониманием. – Снегирев говорил тихо и спокойно, ровным, дружелюбным тоном. Я видел, что Снежана едва сдерживает бешенство. Я хорошо знал ее – у нее был тот же характер, что у меня, яркий, взрывной. Она с трудом взяла себя в руки.
– Чтобы это было в последний раз! Пошли! – Она схватила меня за рукав и потащила из буфета.
Мне было ужасно стыдно. Меня, первого красавчика и знаменитость, выводят из зала, как какого-то забулдыгу. Я пробовал упираться, но ноги мне отказывали, и я безвольно повис на Снежане. Она выволокла меня в коридор, пинками загнала в гримерку. Швырнула в кресло. Налила воды и плеснула в лицо. Я ойкнул от неожиданности.
– Не нравится? – Она снова наполнила стакан и вылила, на сей раз мне за шиворот. – Надеюсь, это приведет тебя в чувство. До спектакля час! Посмотри на себя. Хорош Гамлет!
Я краем глаза покосился в зеркало, висевшее над гримерным столом. Оттуда на меня глядела красная мокрая физиономия с мутными опухшими глазами. Волосы стоят дыбом, ворот небрежно распахнут, на рубашке жирные пятна от копченой рыбы.
– Ну как? – Снежана кинула мне полотенце. – Немедленно в душ!
Я с трудом поднялся с кресла и побрел в душевую. Минут двадцать, если не больше, стоял под прохладной водой. Хмель постепенно выветривался, но голова стала гудеть еще больше. Казалось, в ней орудуют молотком. К тому же началась мерзкая изжога. Я вышел из душа, растерся полотенцем и пошел одеваться.
Снежаны в гримерке не было. На вешалке висел мой костюм и парик. Я облачился в одеяние Гамлета, встал перед зеркалом, слегка покачиваясь, и попробовал произнести знаменитый монолог. «Быть или не быть…» Голос звучал хрипло и глухо, но самое ужасное было не это. Я дошел до середины и вдруг обнаружил, что не помню дальше ни единого слова! Ничего не помню! У нас в театре, конечно, был суфлер, но все-таки роль полагалось знать наизусть. «Ладно, – успокоил я себя, – сегодня можно не напрягаться и слушать суфлера. Зачем, в конце концов, ему деньги платят?»
В это время вошла Снежана. Она тоже была уже в костюме и гриме Офелии. Окинула меня сердитым взглядом, и лицо ее немного прояснилось.
– Тебе лучше?
– Мне отлично, – произнес я хмуро и опустил глаза.
– Давай без хамства, – сказала Снежана. – Я не допущу, чтобы мой любимый стал обычным пьяницей. Поверь, я выросла в театре и знаю, что это такое: спившийся, опустившийся артист. С моим отцом именно так и было. Он играл все главные роли, а потом умер под забором. Ты должен остановиться…
Но остановиться я уже не мог. В тот вечер у меня был ужасный спектакль. Худший за всю мою тогдашнюю жизнь. Свет рампы слепил мне глаза, голова кружилась. Я напряженно вслушивался в то, что шептал суфлер, но слова казались мне неразборчивыми. По моей спине тек холодный пот. От страха, что я не смогу доиграть до конца, я стал заикаться. Да, да! Губы не слушались меня, я повторял некоторые слоги по несколько раз. Я ловил на себе удивленные взгляды коллег, уничтожающий взгляд Снежаны-Офелии, но ничего не мог поделать. Кое-как спектакль дотянули до конца, Снежана переодела меня, погрузила в машину и увезла домой. Там я лег в постель, тотчас заснул мертвецким сном.
Наутро у меня болело и саднило все тело. Я протрезвел, меня мучил дикий стыд перед Снежаной и перед всеми остальными. Я клялся себе и ей, что это было в первый и последний раз. Никогда больше я не напьюсь перед спектаклем, никогда не забуду слова. Снежане было жаль меня. Она видела, как искренне я раскаиваюсь. Она обняла меня, нежно поцеловала несколько раз.
– Мой хороший мальчик! Я так тебя люблю! Ты ведь очень одарен, все знают это. Я не позволю никому погубить твою карьеру и тебя самого. Я верю тебе и твоим обещаниям.