Дом без привидений

– Они где-то в доме. Но где, не знаю. Снежана хотела мне отдать их, чтобы я передала их вам, на память о ней, но ей внезапно сделалось плохо, она потеряла сознание и больше в себя не приходила. Я не знала, где именно она хранила письма, и не могла их разыскивать при Николае. – Ольга виновато развела руками. – Помните, что я вам сказала: Снежана любила вас. Она все вам простила, даже потерю ребенка. Она просила, чтобы вы это знали. Теперь вы знаете. Прощайте. – Она повернулась и поспешила к веренице машин.

Я дождался, пока все уедут, подошел к свежей могиле, погладил мокрую землю.

– Милая моя девочка, единственная на всем свете. Покойся с миром.

Я крепко выпил в тот день. Давно я так не напивался. Но надо было как-то снять охватившее меня страшное волнение и напряжение. Когда я пришел в себя, единственной мыслью, овладевшей мной, было – я должен забрать письма. Отыскать их и унести из дома. Это все, что осталось у меня от Снежаны, от нашей глупой, но настоящей и большой любви.

Я выждал неделю и отправился к Снегиреву. Снова на меня лаял Барс, но я перестал бояться его. Я стоял у калитки и ждал. Он вышел ко мне – взгляд его был полон ненависти и презрения.

– Чего тебе? Зачем приперся? На Снежану посмотреть? Так нет больше ее. Понимаешь ты это своими пропитыми мозгами?

Я пропустил мимо ушей его оскорбления.

– Пожалуйста, пусти меня в дом. Ненадолго, на пару часов. Мне нужно найти кое-что и забрать.

Его губы скривились в пренебрежительной усмешке.

– Что тебе нужно найти? Разве только заначку, припрятанную с тех времен, когда ты здесь квасил.

Я боялся сказать ему, что это письма. Он бы разозлился и порвал их.

– Это нужная мне вещь. Статуэтка, подаренная матерью на окончание театрального училища, – соврал я.

– Иди к черту со своими статуэтками, – рявкнул он грубо. – Иди и не появляйся тут больше. А то спущу собаку.

Я понял, что в дом мне по-прежнему не попасть, несмотря на то что Снежаны там больше нет. Снегирев не собирался пускать меня даже на порог. Пришлось примириться с мыслью, что письма мне недоступны. Но они хотя бы целы и невредимы, лежат где-то, надежно спрятанные. Я писал их, а Снежана читала и перечитывала. И пока они существуют, наша с ней любовь жива. Так думал я, влача свое жалкое существование в этой убогой каморке, бродя по электричкам, попивая вечерами пустой чай в одиночестве и тоске…

Год промелькнул как один день. Снова наступил ноябрь. Накануне годовщины Снежаниной смерти мне стало особенно тоскливо. Я запил. Неделю не просыхал, валялся у себя в каморке в бессознательном состоянии. Перед глазами стояло кладбище, толпа людских спин, гроб, который я мог разглядеть лишь издали. В голове сверлила безжалостная мысль о том, что я не смог даже поцеловать Снежану на прощание, и она просто убивала меня. В какой-то из дней я почувствовал, что сейчас откину коньки. Я ничего не ел уже много суток. Внутри все сжималось от голодных судорог. Я выполз наружу и потащился в знакомый магазинчик. При виде меня продавщицы переглянулись и дружно заткнули носы.

– Фу! Какая вонь! – Одна из продавщиц, девчонка с крашеными волосами, замахала на меня руками. – Убирайся отсюда, Серафим! Пойди протрезвей хоть чуток. Ты нам всех покупателей распугаешь.

Я стоял на пороге, покачиваясь, и не мог издать ни единого звука.

– Тише, тише, не гони его, – вмешалась другая, пожилая, по имени Вера. Именно она периодически подкармливала меня списанными продуктами, она же первая поведала тогда о Снежаниной болезни. – Видишь, он не жравши все это время. Давно не появлялся. Все пил небось? – Она поглядела на меня с сочувствием. Я молча кивнул. – Ну иди, я тебе хлебушка дам. И кильку в томате. – Она достала из-под прилавка буханку и консервную банку. При виде еды у меня невольно потекли слюнки. Я сделал пару шагов к прилавку, но ноги подкосились, и я грохнулся на пол.

– Этого еще не хватало, – рассердилась девчонка. – Говорила я тебе, теть Вер, зря вы этого забулдыгу тут привечаете, прикармливаете. Что теперь с ним делать? Ментов вызывать?

– Зачем ментов? – Пожилая вышла из-за стойки и склонилась надо мной. – Эй, Серафимушка, ты живой? – Она потрогала мой пульс и успокоилась. – Живой. Просто голодный. Светка, ну-ка живо, сделай горячего чая с сахаром.

Девчонка, недовольно бурча, ушла в подсобку и вскоре вернулась со стаканом. Сердобольная Вера принялась отпаивать меня чаем, кормить принесенными из дому бутербродами и печеньем. У меня немного прояснилось перед глазами, я смог поблагодарить ее, едва ворочая языком.

– Да ладно тебе, – улыбнулась Вера. – Я ж понимаю, больно тебе. Душа рвется.

Год назад, после похорон, я рассказал ей, что Снежана моя бывшая жена. Очевидно, добрая женщина помнила об этом и связала мое плачевное состояние с годовщиной ее смерти.

– Кстати, слыхал новость? – спросила она меня, когда я окончательно пришел в себя.

– Какую?

– Снегирев дом продал.

– Как продал? – Я даже вскочил, хотя ноги по-прежнему слушались меня с трудом.