…
Лесничий тоже никак не мог постичь, что же с ним произошло. Но с другой стороны, никто никогда не думает, что так легко оказаться во власти гипноза, сказал себе Джербер, кладя на столик перед креслом листок с копией рисунка, нанесенного на стену маленькой лесной сторожки.
Дом без двери. Окно. Орк и мальчик.
Люди убеждены, что полностью владеют собой и своими действиями. Многие полагают, что гипноз – не более чем шарлатанство. Обычно именно таким людям легче всего залезть в голову. Хороший гипнотизер позволяет пациенту пребывать в иллюзии, будто он способен управлять тем, что происходит
Это правило с детьми не срабатывает.
Срывая листочки с записями, которые он расклеил по кабинету после предыдущего сеанса с Николином, и ожидая, когда охранники из института снова приведут его, Джербер вспомнил некоторые советы
Отец всегда повторял, что, вопреки общему мнению, ум ребенка или подростка не так-то легко постичь. В действительности он предстает глазам терапевта чем-то вроде запутанного лабиринта. Легко проникнуть туда, но трудно выбраться обратно. И хуже всего то, что там можно заблудиться. Если гипнотизер не находил дороги назад и оставался в голове у маленького пациента, тому не было спасения: он рос бы с чужим присутствием в подсознании, что значительно затруднило бы развитие его психики.
И это означало бы самый крупный провал для любого из коллег Пьетро Джербера.
Он привык очищать ум от накипи, оставшейся после полученных травм, заживлять невидимые раны, нанесенные психологическим насилием: как царапины от ржавого гвоздя, они со временем могли воспалиться. Но никогда ему не доводилось освобождать кого-то от чужого присутствия, от паразита.
Тем не менее, используя Нико, сказочник хотел заставить его испытать то, что сам пережил в детстве, когда оказался в плену у орка, который вдобавок велел называть себя дядей. И Джерберу любопытно было услышать историю до конца.
Красная лампочка на потолке трижды загорелась и погасла. Его юный гость прибыл. Чуть погодя психолог впустил в мансарду охранников и хмурую сотрудницу. На Николине был тот же белый комбинезон, выданный в институте, но на этот раз наручники с него заранее сняли. Он по-прежнему двигался так, будто им управляли с пульта или он ступал по линиям на полу, ему одному видимым.
– Вы держали его отдельно, как я просил? – осведомился Джербер. Он говорил в нос: все-таки простудился.
– Да, – неохотно подтвердила сотрудница.
– Следили за его поведением? Заметили что-то интересное?
– Ничего: ребенок совершает обычные действия, остальное время сидит и смотрит в окно.
Джербер принял это к сведению, хотел было что-то сказать, но вместо этого чихнул.
Женщина отступила на шаг.
– Вы здоровы, доктор? – спросила она скорее раздраженно, нежели в самом деле беспокоясь о его самочувствии.
– Спасибо, вполне, – поспешно ответил Джербер.
Потом наблюдал, как сопровождающие выходят: они, как всегда, будут дожидаться конца сеанса на улице. Оставшись с мальчиком наедине, Джербер положил ему руки на плечи и подвел к креслу-качалке.
– У нас сегодня много работы, – объявил он, пока задергивал шторы, создавая искусственный полумрак. Изображал жизнерадостность, но на самом деле был озабочен. – Многие думают, будто гипнотизеры в основном используют визуальные стимулы, чтобы погрузить человека в транс, – продолжал он, хоть и не был уверен, что ребенок способен постигнуть смысл его речей. – Маятник, качающийся перед глазами, быстро вращающаяся спираль… – Он немного подтолкнул кресло, потом Нико стал раскачиваться самостоятельно. – Есть такие, кто использует звуки; например, я включаю метроном, а мой отец ставил старую пластинку. Но самые умелые гипнотизеры прибегают к прикосновениям… – Психолог трижды быстро коснулся мальчика – точно так, как это испачканной углем рукой проделал лесничий.
Дыхание Николина участилось, открылась другая дверца в его ум. Отмычка сработала.
Джербер устроился в кресле. С прошлого сеанса ему не давал покоя один вопрос, и теперь психолог задал его:
– Что там, в подвале?
25
Ничего. В подвале нет ничего.
Я твержу это и твержу, пытаясь убедить себя. Но не получается. Лежу в своей постели и не могу спать, тревога сковывает тело, глаза не отрываются от запертой двери. Дальше по коридору – спальня мамы и папы. В их постели – чужой, до сих пор не могу в это поверить. Не верю и ни единому слову в той истории, которую он рассказал. Мои родители не уехали, не увезли с собой нашу собаку, оставив меня здесь, с человеком, которого я ни разу в жизни не видел. Не отправились в отпуск без меня.
«Они в подвале».