Дом Безгласия

– Дэвид! – Андреа попыталась удержать меня, но я мягко отвел ее руку.

Затем посмотрел ей в глаза и отчаянно выдохнул:

– Сбереги мою семью.

– Дэвид, нет! Нет! – заохала с заднего сиденья мама. – Закрой дверь и едем отсюда, Дэвид!

Грузовик ожидал меня. Мотор работал вхолостую, выхлопные газы клубились в призрачном воздухе.

– Папочка! – дрожащим голоском пискнула Хейзел.

– Папа! – присоединился к ней Мейсон.

– Папочка! – А вот и Логан.

Сигнализация вопила, напоминая об открытой двери. Я повернулся к детям. Милое лицо Хейзел было мокрым от слез, в глазах стоял немой вопрос. Мейсон, бледный и напуганный, совсем сник. Логан сидел в глубине салона, растерянный. Я любил их до дрожи в сердце, но наша семья не была в сборе. Как же без Уэсли? Как же они без старшего брата?

– Вы мне верите?

Я дождался, пока дети кивнут, и они не подвели.

– Вы знаете, что я люблю вас так, как не любит ни один отец на свете?

Они снова закивали. И еще сильнее заплакали.

– Клянусь, со мной все будет в порядке. Я спасу Уэсли и дедушку, и мы все вместе поедем домой. Клянусь. Будьте храбрыми, слушайтесь бабушку и Андреа. Если хотите, можете помолиться. За меня и за брата.

Снова кивки и снова слезы. Их мужество заставило меня склонить голову – я не знал, что они на такое способны – и скрепило только что данную клятву. Не мытьем так катаньем, как угодно, любыми способами; если потребуется сойти в ад и голыми руками вырвать сердце дьяволу, я сделаю это. Наступит рассвет, и моя семья будет жива и в безопасности. В полном составе.

Я посмотрел Андреа в глаза.

– Выбора нет.

Она помедлила и кивнула. Потом заморгала, уронив пару слезинок.

– Дэвид, не делай этого, – умоляюще проговорила мама. – Не надо.

– Мама, я люблю тебя. Люблю больше жизни.

Я выскочил из машины и захлопнул дверцу, прежде чем они успели сказать что-либо еще. Я ожидал, что сейчас кто-то за мной бросится, однако все остались на месте. Андреа знает, что нужно делать; она возьмет на себя ответственность за любимую семью, о которой я сейчас не могу позаботиться. Я подошел к грузовику. Лист бумаги со стекла убрали, зато теперь изнутри высунулась освещенная тусклым светом рука. Человек в кабине использовал жест автостопщика – сжатый кулак с оттопыренным в сторону кузова большим пальцем. Что ж, все понятно.

Я ухватился обеими руками за борт, оперся ногой о бампер и забросил тело в кузов. Затем уселся боком к направлению движения и подобрал под себя ноги. Грузовик резко тронулся, обдав грязью мою машину, и понесся вперед. Я смотрел, как удаляется минивэн, однако в ярком свете фар не мог разглядеть, что происходит в салоне. Не мог разглядеть лиц родных людей.

Я поднял правую руку, преодолевая сопротивление воздуха. И помахал им.

Теперь моя очередь, Андреа.

Я опустил руку. Теперь моя очередь.

Глава 22

Июнь 1989 года

Мы шли через лес. Коротышка впереди, с фонарем, – освещал узкую тропинку, ведущую сквозь кусты и подлесок. Второй мужчина шел сзади – с мешком на голове, что я теперь воспринимал практически как норму. Замыкающий тоже был с фонариком и направлял его на нас – на случай, если вздумаем бежать. Мы с Андреа держались за руки, скользкие от пота. Марш длился минут двадцать – после того как мы оставили громоздкий «Кадиллак» и мертвеца с ним рядом.

Я убил человека и пока что не чувствовал раскаяния.

Я ощущал себя грязным внутри, чувствовал тошноту и отвращение. Но только не раскаяние. Эти люди заставили меня пройти через ад, и они заслужили подобную смерть. Даже худшую. И если похитители думают, что мы с Андреа смиримся и пойдем на убой, как послушные овцы, то они заблуждаются. Конечно, я уже не ощущал прежнего поразительного бесстрашия – честно говоря, дрожал как осиновый лист. Однако меня достали их кривляния; похоже, мы дошли до критической точки, после которой терять нечего, и остаются два варианта: умолять о милосердии или погибнуть в схватке. В душе я надеялся, что если дело дойдет до того, то я выберу второй вариант.

– Куда вы нас ведете? – спросила Андреа. До того несколько минут все молчали, и ее голос едва не уничтожил остатки храбрости; у меня душа ушла в пятки.

Коротышка остановился. Мы тоже – в противном случае просто налетели бы на него. Не обернувшись, он произнес с раздражением:

– Я уже сказал, куда мы идем. В Дом Безгласия.

– И что это за Дом Безгласия, черт возьми?

Я чуть не зааплодировал столь открытому неповиновению.

На сей раз Коротышка обернулся; фонарик подсвечивал его лицо снизу – ни дать ни взять упырь. Когда он заговорил, лицо исказили тени, усиливая сходство.

– Что я сказал, то и есть. Я вам не поэт, чтобы объяснять.