Дом Безгласия

Затем повесил трубку и вышел через заднюю дверь.

5

С неба падали потоки воды.

Стояла кромешная темень.

Я открыл пассажирскую дверь грузовика. Отец так и сидел там; остатки пластикового мешка по-прежнему лохмотьями висели на шее. Я взял его за шиворот и выволок из кабины. Не отпуская, потащил под дождем, через озеро, в которое превратился наш двор, к темной громаде гаража. Я исчерпал весь свой ресурс сострадания. Это же отец, человек, который меня вырастил. Он всегда любил меня, он заботился о нашей семье, работал не покладая рук…

Однако в эти минуты у меня не осталось к нему никаких чувств. Я переживал только за Уэсли. За Андреа. За моих младшеньких, за маму, за нескончаемые муки, которые на нас обрушились. Коротышка использовал такие слова, как Безгласие и Пробуждение. Ну что ж, пришло время и для Расплаты.

Мы добрались до трехсекционных рулонных ворот ветхой старой постройки, где хранились не менее тысячи предметов, скопившихся за сто лет существования фермы, от запчастей к трактору до баскетбольных корзин. Я направился к правой секции ворот и с усилием поднял ее вверх, другой рукой продолжая удерживать отсыревший воротник отцовской рубашки. Затем втолкнул старика в гараж; не пинком, но достаточно убедительно, чтобы дать понять – теперь сын здесь главный.

Он зашатался и едва не упал, однако затем застыл на месте и понуро уставился на дощатый настил, очевидно, чувствуя нестерпимый стыд. Мне не верилось, что это тот самый человек, который меня вырастил, – настолько он изменился.

– Я знаю, что в сейфе, – сказал я.

На стене висела кувалда – тяжелая металлическая головка опиралась на два гвоздя, деревянная рукоятка касалась пола. Я ухватил ее обеими руками и прикинул вес. Не хотелось доставлять удовольствие отцу, выспрашивая шифр замка.

Я приблизился к сейфу, занес над головой кувалду и ударил по замку. Волна боли прокатилась по рукам, однако на замке не появилось даже зазубрины. Я поднял кувалду и снова замахнулся. Потом еще и еще раз.

Замок раскрошился на части.

Я отбросил кувалду и опустился перед сейфом на колени. Дверца наполовину открылась. Я распахнул ее полностью и заглянул внутрь. Там находилась всего одна вещь: банка с винтовой крышкой, заполненная янтарной жидкостью. Внутри плавал продолговатый, мясистый кусок плоти. К стеклу была приклеена истертая и пожелтевшая бирка с надписью. Чернила выцвели, и буквы едва читались.

Коротышка Гаскинс.

Меня мучили два вопроса: «зачем» и «что». «Зачем» все еще находилось на расстоянии нескольких световых лет, зато на вопрос «что» я теперь мог ответить уверенно. Отец и был тем Страшилой, который в прошлом часто сопровождал Коротышку. Он сам опоил меня и вытащил из дому в лес, позволив Гаскинсу издеваться над своим младшим сыном. Хотя не исключено, что он проделал это лично. Он мог быть и подельником Гаскинсов у Заливной ямы, который вел себя как слабоумный – вероятно, маскировался, чтобы я гарантированно его не опознал. И в Доме Безгласия тогда тоже был он, вне всякого сомнения. И много еще где – теперь неважно. Главное, отец находился на стороне сил зла, превративших мои детские годы в кошмар.

Я взял в руку банку с винтовой крышкой и потряс перед лицом старика ее отвратительным содержимым. А потом задал единственный вопрос, который мог передать бурю клокотавших в душе эмоций:

– Зачем?

Впервые за несколько часов отец посмотрел мне в глаза.

– Чтобы защитить тебя.

Мне стоило немалых усилий, чтобы не отступить на шаг и не расколотить банку о его лицо. Вместо того я опустил руки и подождал. Подождал, пока он объяснится.

Отец заговорил. В глазах плескалось искреннее страдание.

– Обряд Пробуждения исполняется уже двести лет, сынок. И не думай, что я могу его контролировать. Мы и Гаскинсы заключили пакт, и он худо-бедно действовал до тех пор, пока ты и Андреа не набросились на Коротышку. В ту ночь я отрезал его язык и принес сюда, надеясь, что как-нибудь сумею найти способ разорвать цепь. Однако все, чего я добился, – это еще больше озлобил Дикки. И с тех пор он жаждал мести.

Я дышал часто и поверхностно; грудь ходила ходуном. Отец продолжал говорить. Признания извергались стремительным потоком.

– Мы прокляты, Дэвид, прокляты так давно, что никто и не помнит, когда все началось. И две наших семьи помогали друг другу нести этот груз, до тех пор, пока мой отец не испортил все, не разорвал цепь. Мне не оставили выбора – только исправлять его ошибки, платить дань. Мне пришлось проделывать с тобой ужасные вещи, иначе они расправились бы со всей нашей семьей; спустя много лет я позволил Дикки вновь переложить проклятие на нас – вернуть нормальный ход вещей, восстановить баланс. У меня не было выбора, сынок! Я хотел только добра. Я желал добра своим детям в долгосрочной перспективе.

Я спросил дрожащим голосом:

– А как же Уэсли? Почему ты позволял вытворять с ним эти мерзости? Как ты мог сидеть и смотреть, как ему промывают мозги, побуждая зверски убивать невинных людей? Как? – я почти кричал. Ярость буквально опустошила меня; даже стоять на ногах было тяжело.

Лицо отца ожесточилось.