– Вот как мы поступим, – наконец промолвила Андреа. – Когда минутная стрелка подойдет к двенадцати и начнется очередной час, я просто встану и уйду. Давай не будем говорить друг другу «прощай». В буквальном смысле не попрощаемся.
– Э-э… Отлично. Самая правильная идея.
– Потрясающая!
Нам оставалось двадцать минут. Мы болтали без умолку, вспоминая обо всем и обо всех, кроме событий нескольких недель, омраченных преследованиями Коротышки Гаскинса и его приятелей с мешками на головах. Я радовался, что мы сумели избежать неприятной темы. Откуда мне было знать, что однажды тот кошмар вернется?
За пять минут до истечения часа Андреа спросила:
– Где Энтони, Дэвид?
Наша старая игра. В последнее время мы ее забросили. Я помассировал пальцами виски и закрыл глаза.
– Хм-м. По нулям. Может, он наконец-то сыграл в ящик. А ты? Что-нибудь пришло в голову?
– Я точно знаю, где он.
– Да ну? И где же Энтони?
– Сидит в кресле, смотрит телевизор и пьет пиво. И ненавидит себя, потому что продул свой единственный шанс, упустил самую прекрасную и добрую женщину в мире. Так пусть теперь живет и раскаивается! Мне этого достаточно.
– Ага. А я добавлю – он потерял самую лучшую дочь в истории. На его месте я никогда бы тебя не бросил.
Она рассмеялась.
– Ужасно и одновременно прекрасно.
– Значит, мне зачет!
Откуда-то с улицы донесся бой часов. Самый нежный и печальный изо всех звуков.
– До скорого? – спросила Андреа, соскальзывая со стула.
– До скорого.
Она чмокнула меня в щеку, развернулась и исчезла из моей жизни. Только звякнул колокольчик в дверях.
Эпилог
Улик против меня было множество. Пресса и местные телеканалы заранее признали меня виновным и объявили монстром – на основании скудных утечек из полицейского управления. Я предпочел не давать показания, решив выждать и посмотреть, как карты лягут. До тех пор, пока нет подозрений в отношении моего сына, я буду чувствовать себя спокойно, поступая так. А дальше я не заглядываю.
Время покажет. Когда меня обнаружили, я был весь в крови, а рядом лежал отец с перерезанным горлом – рана длиной шесть дюймов. Дом Безгласия полиция нашла той же ночью, и отрицать мое пребывание там невозможно. Судебная экспертиза, черт бы ее побрал. Не забывайте и о том, что грузовик Дикки Гаскинса стоял припаркованный перед домом моих родителей.
Время покажет.
Моя линия защиты на данный момент проста: держать язык за зубами. Как я скучаю по детям – невозможно описать. Я испытываю боль ежедневно и ежечасно. Однако я спас старшего сына, и это придает мне сил.
Поверил ли я в ту чушь, которую несли мой отец и Гаскинсы? Все эти мутные разглагольствования – проклятия, исцеления, пакты и гонения… Нет. Ни на секунду. Однако обряд Пробуждения сработал, и мой сын вроде бы выглядит нормальным – насколько возможно в текущих обстоятельствах. Дважды в неделю он посещает психотерапевта. Дети перевелись в школу в Колумбии – сорок пять минут езды от места моего заключения, а также недалеко от безутешной бабушки. Андреа заботится о всех четверых, как о своих собственных, хотя я никогда не просил ее об этом.
Я любил ее в юности.
И люблю ее сейчас.
День посещений в тюрьме.
Я сижу на пластиковом стуле – самой худшей конструкции, какую только можно вообразить: он впивается в задницу, причиняя жуткую боль. Передо мной столик, за ним стеклянная перегородка; рядом висит древний телефонный аппарат. Андреа сидит по другую сторону, четверо детей стоят у нее за спиной. Всякий раз от этой картины у меня слезы наворачиваются на глаза, и я никогда не пытался их скрыть.
Снимаю трубку, стараясь не думать о миллионах бактерий на ее поверхности. Андреа делает то же самое.
– Привет, ребята! – кричу я, зная, что они могут кое-что расслышать сквозь стекло. – Вы сделали мой день! Боже, какие вы красивые!
– Мы по тебе жутко скучаем, – говорит Андреа. Самое чудесное, что она действительно скучает. По глазам вижу.
– О-о… Представьте себе, я скучаю еще больше. По всем вам.
– Есть новости? – спрашивает она с шаловливым огоньком в глазах – любого Санта Клауса заткнет за пояс.
– Целая куча! Вокруг сидит столько интересных людей. Имел занимательную беседу с грабителем банка. А еще на неделе прочел книгу! Гарри Поттер и что-то там еще. Ну и белиберда, скажу я вам!
– Папочка, как не стыдно! – вопит Хейзел по ту сторону стекла. Я коварно хохочу.
Уэсли улыбается. Мейсон улыбается. Логан на коленях у Андреа улыбается. Даже Хейзел улыбается, с немым укором – дочке не нравится мой словесный понос. Дети не могут полностью скрыть ненависть к обстоятельствам, мысли о степени моей виновности, отвращение к тюрьме и к моему в ней пребыванию. Однако они стараются скрыть это, а их любовь ко мне делает задачу выполнимой.
У меня нет способа узнать текущее психическое и эмоциональное состояние старшего сына; выглядит он неплохо. До прихода семьи я поклялся, что постараюсь об этом не думать во время визита.