Дом бьющихся сердец

– Утро пришло и ушло, Фэллон. Прямо как твоя бабушка. – Золотые гво́здики, некогда украшавшие его заостренные уши, сменились черными бриллиантами… или же это обработанный обсидиан?

– Слышала.

Он не подходит ближе и не протягивает мне руки. С другой стороны, с чего Данте предлагать мне руку? Теперь он король, а короли никому ничего не предлагают.

Полагаю, Лоркан сейчас бы укорил меня за слишком строгое суждение о королях, но он не жалуется. Он не произносит ни слова, что напоминает мне ночь в Тареспагии, когда его голос исчез из моего сознания на мучительно долгие минуты. Тогда меня охватил ужас от мысли, что с ним что-то случилось. Сейчас внутрь проникает тревога.

Вдруг меня привезли сюда потому, что Данте пронзил своего врага колом и теперь хочет расправиться со мной? Надо было послушать друзей и остаться в Монтелюче!

Впрочем, чего это я? Если бы Лора обратили в камень, то и его народ тоже, а пока никто из них не превратился в статую.

Тем не менее я пытаюсь почувствовать его сердцебиение. Только не получается настроиться на его пульс. Я было собираюсь спросить Имоджен, от которой исходит дым, словно она вот-вот превратится в птицу, но вовремя вспоминаю, что вопрос раскроет правду о нашей связи. А может, все вороны способны почувствовать сердцебиение своего короля? Я решаю исходить из предположения, что с ним все в порядке, раз уж с неба не падают каменные птицы.

– Вот так корабль! – Сиб указывает на гигантское белое судно с флагом Неббе. Корпус блестящий и белый, словно его сделали из мрамора и отполировали; только камень ушел бы на дно, даже если бы целый флот воздушных фейри держали его на плаву. – Сколько ж слоев краски потребовалось нанести, чтобы он стал таким белоснежным?

– Нисколько. – Габриэле глазеет на корабль таким же взглядом, как Таво разглядывал ночных бабочек в «Дне кувшина». – Он сделан из материала, произведенного в Неббе.

– Из какого материала? – Сиб выходит на понтон.

– Из смеси разных… – Он перечисляет все материалы, но я запоминаю только два: древесная стружка и нагретый природный газ.

И вновь Габриэле протягивает мне руку.

И вновь я ее не беру, переходя на понтон, затем протискиваюсь мимо Сиб к монарху фейри, который словно бы стал выше ростом. Наверняка так кажется из-за короны.

Его взгляд медленно скользит вниз по моему телу, обводя полосы мерцающей ткани, которые облегают мои скромные изгибы – прозрачные вокруг ключиц, рук и ног; матовые в остальных местах.

– Я польщен, что вы надели мое платье.

– Ваше платье? – Я приподнимаю бровь. – Не знала, что вы носите платья, Маэцца.

Его зрачки сужаются, прежде чем расшириться, как и рот.

– Вижу, пребывание в Небесном Королевстве не лишило тебя чувства юмора. Я боялся, что тебя вернут такой же угрюмой, как и вся братия Рибио.

– Вернут? Я не какой-то дешевый гостинец, который Лоркан послал обратно.

Говоря начистоту, я вообще не подарок. Приподнявшиеся уголки рта Данте вновь опускаются.

– Я не это имел в виду, Фэл.

– Фэллон. Вы потеряли право сокращать мое имя в тот день, когда бросили меня на той горе и украли моего коня. Кстати, я хочу его вернуть. Где мой прекрасный жеребец?

Проходит целая минута, наконец Данте бормочет:

– На острове бараков.

– Пожалуйста, распорядитесь, чтобы его доставили в дом Энтони.

Данте скрежещет зубами.

– Габриэле проследит, чтобы его доставили благополучно.

Король и его командор обмениваются странными взглядами, и я спешу добавить:

– В целости и сохранности.

– Полагаешь, я способен из вредности прислать тебе мертвого коня? Как же тебе промыли мозги во владениях Лоркана?

– В отличие от фейри, вороны не промывают мозги своему народу, Маэцца.

Сиб глядит на меня такими огромными глазами, что они занимают целую треть ее лица.

– Фэл… – шипит она, но Данте ее перебивает:

– Я пригласил тебя сюда, чтобы загладить вину за последний разговор и за твой дом. Не для того, чтобы ты вытирала о мое королевство ноги и называла меня монстром, Фэллон.

От упрека сжимается грудная клетка, и я опускаю взгляд на его начищенные до блеска сапоги.

– Вы правы. Вы этого не заслужили.

Несколько мгновений мы так и стоим: я смотрю на его ноги, он – на мою опущенную голову. Как низко мы пали, когда он возвысился.

Данте, должно быть, меня простил, поскольку вздыхает и подставляет мне локоть.

– Позволь проводить тебя на веранду?

Я поднимаю взгляд: действительно ли предложение адресовано мне? Его голубые глаза смотрят прямо в мои фиолетовые, и мне еще совестно за язвительные замечания. Мне не нравится эта девушка, в которую я превратилась: озлобленная и мрачная, первым делом ищущая в людях плохое.

Беря его под руку, я бормочу:

– Ты сильно меня ранил, Данте.

Он молчит почти целую минуту.

– Я говорил о платье, которое подарил тебе для праздника Марко.

Мои ресницы взлетают, тем временем он продолжает: