Дом близнецов

— Итак, господа среди нас нет никого, кто бы мог прочесть смысл этой загадки. Но, как вы знаете, наш поиск симметрии практически не знает сбоев… ответ будет найден.

— Это мне… — вдруг объявила Магда и смерила сыщика насмешливым взглядом…

— Валюн… Это ты? — недоверчиво протянул князь.

— Да папа, когда мы занимаемся с Гердой любовью, она называет меня Валюн, а я ее Ален.

Возникла неловкая пауза.

— Приехали, — с раздражением молвил хозяин. — Ваши секреты, глупые шлюшки, никому не интересны.

И к кутюрье:

— Вы закончили?

— Да. Скажу только, почему я выбрал профессору Клавиго бледно-розовый колер запонок из рубина. Они помогают правильно пить белые сухие французские вина. В тот миг, когда рука подносит бокал к губам, блеск запонок, попадая в зрачок гурмана, слегка подслащивает сухое вино, придавая глотку оттенок полусладкого …

Но Валентин почти не слышал сей спич, он думал о матери.

Фокус с рацией и телеграммой демонстрировал чье-то реальное шпионское знание, ведь его несчастная мать находилась в угловой неудобной палате, о чем он уже дважды говорил врачу, — из окна была видна только мертвенно-белая стена напротив, на которую, словно в насмешку, падала широкая тень от клена, растущего чуть поодаль.

Врач отвечал, что больные болезнью Альцгеймера не смогут справиться даже с малейшей переменой мебели в комнате, все должно оставаться на своих местах, как опора для разума, скрепа для восприятия, что стоит хотя бы переставить холодильник в другой угол — все пропало! Больной никогда не найдет себя самого в привычном месте и окончательно переправится умом на тот свет.

Если бы мать могла думать и говорить, она бы сказала сыну что-то именно в этом духе: «Валюн, я почти умерла, меня спасает только вид из окна, там на стене качается тень какого-то дерева… никак не могу вспомнить его название… Помоги…»

«Мамочка, это клен…»

Тем временем князь продолжал свой монолог о смаковании света.

— …хотя, повзрослев, мы потеряли способность наедаться лучами, мироздание ведет себя, как дитя, и до сих пор кормится светом творения, что легко увидеть на примере нашего тела. Оглянемся в бездну. Внимание, смотрим! Что же мы видим? А вот что. В начале творения — после акции цимцум — над расступившимся местом для пространства повисает палящая точка света. Но это не свет, а смысл мира, который пока еще стиснут до диаметра мелкой монеты достоинством в один шекель…

И князь, клюнув тремя пальцами по блюду камней, достал матовую жемчужину и поднял над головой.

— Всем видно?

— Да, — неожиданно для самого себя открыл рот Валентин, — но, князь, ваша точка совершенно черна.

Сказал и не понял, почему так сказал.

— Браво, профессор! — возликовал хозяин. — Действительно, она совершенно черна, потому что свету в начале мира еще нечего освещать, он свет в себе, чернильная неразменная монета. Роль изначального шекеля исполнит в моей руке вот эта жемчужина. Жемчужина Полы Негри. А теперь позвольте напомнить вам современную теорию рождения мира, а именно теорию Большого взрыва. Установив факт разбегания галактик, ученый мир мысленно запустил картину разбегания назад, в прошлое, и сравнительно просто установил факт невероятной концентрации всей вселенской материи всего лишь в крошечной точке пространства. Именно тут и случилось нечто такое, что можно сравнить только с исполинским космическим взрывом. Ба-бах! За считанные микросекунды размер нашего шекеля увеличился до величины и веса всей исполинской вселенной, и этот разлет бомбы продолжается уже двенадцать миллиардов лет. Объяснений этому феномену у науки нет и никогда не будет, но картина творения в общих чертах видна…

— Князь, позвольте нарушить распорядок вашего дома жить в двадцать седьмом году, — вмешался хасид Барух Кац, встав из кресла. — Как я понимаю, режим касается только деталей, а мыслить мы можем по-современному. Не так ли?

— Да, это игра для желающих, — ответил фон Боррис. — Хотя, если честно, на декор моей прихоти брошены очень большие деньги, и я бы на вашем месте смаковал прошлое, как хорошее немецкое светлое пиво, как правила лаун-тенниса. Так, как дамы меряют шляпки, а вуайеристы посасывают фильмы студии УФА, где девушки на пляже входят в воду в полосатых глухих трико. Какой цимес перед трагедией! Перчатки до локтя, бледная кожа, темные тени и прочие сласти нового века, когда он еще только чуть-чуть обуглился и не стал страшным, как ад.

— Спасибо за понимание, — ответил гость, — благодарен князю за сравнение начала вселенной с иудейским шекелем, за упоминание цимцума и за воздаяние хвалы существованию Блеска. Я вижу в этом ваше упоение еврейской мыслью и поклоны в сторону того единственного, кто сумел разобраться с замыслом Бога, да будет он благословен, я о рабби Ари, великом льве Каббалы из Цфата, Ицхаке Лурии.

Гость сделал паузу, ожидая реакции согласия или возражения.

Хозяин кивнул: согласен.