Дом близнецов

— Утром, в 7.24 садовник Цезаль Челеп пришел в оланжерею. Прошел первым делом к мандлагоре, подарку Клавиго, посмотрел корень, понял, что корень по прежнему не пустил волоски, с досадой плюнул на землю и подумал, что палачу нужна кловь, крикнул: нету у меня для тебя клови, нету, свекла! Уф…

— Обозвать плод с древа Добра и Зла, великое яблоко, «свеклой», — сказал князь с задумчивой грустью, мельком глянув на садовника, — можно только в припадке безумия. Что ж, не будем наказывать дураков, ослов, остолопов, олухов и прочих болванов. Мимо! Бог ему судья, пусть только наш повар Бартоломео приготовит Цезарю хороший свекольник. Свекла замечательный овощ. Овощи в меню ничем не заменю, говорил Апулей, когда писал Золотого осла. Что ж, да здравствует свекла. Она придаст розового румянца его бледным отвислым щекам, похожим на вымя ослицы.

Перехватив напряженный взгляд лжеКлавиго, заметил:

— Дорогой дон, вы в гостях друзей мандрагоры. Наше кредо: в резиденции Хегевельд, на острове высшей гармонии не должно быть ни грехов, ни грешков. У нас все про всех известно. В том числе и про меня. Привыкайте. У нас правит принцип огласки и наказания.

И дал знак — дальше.

— Последнее искажение согласия записано в полдень. Наш гость господин Клавиго (Валентин вздрогнул) рассматривал галерею немецких картин, где долго изучал портрет журналистки ван Харден работы Отто Дикса. Работа произвела настолько невыгодное впечатление на Клавиго, что ему захотелось мысленно вырвать сигарету из руки журналистки и прижечь участок кожи на правой ноге, который виден из-за приспущенного чулка. Уф.

— Все?

— Все, — отрапортовала Кукла.

— Умница, садись…

Пифия одобрительно погладила девочку по головке костлявой рукой в блеске перстней.

Вот так номер, встрепенулся душой наш детектив. Действительно, прогуливаясь в полдень по галерее, открытой для гостей дома, он чуть притормозил у портрета крайне гротескной девицы с моноклем в правом глазу и, скользнув глазом от короткой стрижки «под мальчика» к коленям курильщицы, заметил плохо натянутый чулок и подумал: «Прижечь бы накрашенной жабе голяшку, чтобы не щеголяла своей эмансипе…»

Но кто, каким образом сумел пошарить в его голове и отыскать соринку в глазу? Неужели вздорная Герда права, что князь узнает всякие гадости прямо из мыслей любого гостя?

— Да, дорогой Клавиго, повторюсь: одна из черт моего прекрасного острова размером с лес вокруг дома и клиники — знать всю подноготную правду о посетителях. Поначалу это не очень приятно, но эффект публичности тайного умысла или проступка превосходит все ожидания, сама мысль получить публичную порку приводит человека в состояние осторожности. Внимание, вы в Хегевельде! Мойте руки перед едой, не плюйте в святой колодец, будьте опрятны в собственных мыслях, не брякайте языком даже тайно, в пещере черепа, знайте — вашу мерзость увидят, вашу вошь увеличат до размеров слона, который будет шарить слоновьим хоботом в ваших грезах. (Он тоже медиум?!) Этот опыт всеведения можно назвать причудой, хозяин-то сбрендил, помешался на мании рая, а можно назвать и новым-новым порядком. Но!

Князь поднял острый палец, увенчанный сразу пятью кольцами с агатом, яшмой, хрусталем, сапфиром. Все камни — покровители близнецов…

— Но, Клавиго, ты прав, даже феминистка должна следить за чулками. Чулок, если ты согласилась принять эту буржуазную метку, должен быть идеально натянут. Потому я аплодирую и прошу тех, кто согласен со мной, похлопать в ладоши.

Стол зааплодировал. Детектив чуть перевел дух.

— А вот ты, дорогой мой ангел, — обратился князь с укором к Фарро, — опять меня огорчил. К чему проводить параллель между падением птичьего дерьма в кофе с падением Имени Бога в даль сотворения мира? Что ж, ты будешь примерно наказан. К роялю, мой ангел, к роялю!