Дом близнецов

Валентин хотел сразу объясниться, но князь перебил.

— Полюбуйтесь, Клавиго. Мой секретарь привез ее утром. Это великая работа Беклина. Ничуть не хуже «Острова мертвых».

Князь пребывал в самом прекрасном настроении.

— То самое полотно, какое вы купили позавчера на аукционе?

— Да. Нас было трое. Цена росла по вертикали. Торги шли всего четыре минуты. Я выложил два миллиона долларов и победил! Отличный провенанс. Почти сто лет картиной владела семья Тайлеров, чей прадед был дружен с самим художником и получил ее в подарок за неизвестную услугу. Восхищает общий порыв всех живописных прожилок. О, тот, кто умеет нарисовать гробовое молчание, сможет изобразить прибой.

Валентин легко понял, что фон Боррис сравнивает эпический трагизм острова мертвых — Элизиум смерти — с мускулистой энергией волны, поднявшей корабль Одиссея, и с живописным гневом слепого циклопа, схватившего в бешенстве обломок скалы — метнуть тяжесть крушения вдогонку матросам.

— В этой истории, — легко подхватил лжеКлавиго восторги хозяина, — меня всегда восхищает предусмотрительность Одиссея, когда он на вопрос циклопа: «Как твое имя?» — ответил: «Мое имя Никто»… И щит сработал. Когда на рев циклопа сбежались соседи…

— Такие же дурни циклопы, — подхватил хозяин, — и спросили: «Кто тебя обидел?» — «Никто!» — заорал Полифем…

Еще минуту назад Валентин не подозревал что, оказывается, читал Гомера и помнит в деталях ключевые моменты из «Одиссеи».

— Но, ваше сиятельство, я должен покаяться. Когда в номер ночью пришел ваш несчастный докладчик Кожев и…

— Почему несчастный? — изумился князь.

— Ну, как же… — сбился Валентин, собиравшийся все рассказать.

— Ах, вы решили, что он умер от свиста! — улыбнулся князь. — Но это я, я должен покаяться, дон Клавиго. Мы вас разыграли. Простите.

— Как разыграли?

— Очень просто. Поспорили с Кожевым. Он божился, что вы не тот, за кого себя выдаете. Не умеете читать чужую книгу. Мол, ее хозяин погиб от вашей руки. Короче, молол полную чепуху. Тогда я разрешил ему взять книгу. И поспорил, что вы легко прочитаете строчку, которую я заранее укажу.

— Но у него пошла горлом кровь. Да и свист я тоже слышал.

— Поверьте, мы вас разыграли. Я оказался прав, вы легко прочитали то место, которое я мазнул пальцем. Это я внушил буквам предложение о свисте. А вот чепуху о том, что он парижский Кожев, что ему аж сто одинадцать лет, что он зомби, чушь про мировое правительство, про омоложение банкиров и прочий бред это он выдумал сам.

— Так он жив?

— Разумеется. И вечером будет за ужином. Кстати, сегодня тема застолья звучит так: отрицание квантовой физики. Думаю, вам будет любопытно. Тем более что дискуссию будут вести два близнеца. Два брюнета. Оба белые.

Князь улыбался, но глаза его отливали холодным блеском.

«Он играет со мной в кошки-мышки, — подумал Валентин. — Он все знает, но почему, почему медлит с разоблачением?»

«Ему нужен чтец садов мандрагоры», — отчетливо прозвучал в голове голос молодой женщины.

Тут в галерею вошел прораб в каске строителя, держа в руках каску для князя (ах, вот почему он в комбинезоне), и Валентин поспешно ретировался.

«Эй, — обратился он мысленно к голосу девушки, — ты меня слышишь?»

И так еще пару раз.

Но голос мандрагоры не отвечал.

Валентин вернулся в номер и переоделся для спортивной пробежки: футболка, кеды, черные боксеры, бейсболка.

Подкрался к двери 20 номера, постучал.

В ответ тишина. И вдруг заметил записку в створе двери с надписью «Для Клавиго».

Открыл листок и прочел след карандаша:

«Не верь ему, я действительно умер!»

И подпись: Кожев.

Что за чертовщина: покойники записок не пишут.

Спустившись на первый этаж, спросил у портье:

— Мистер Кожев в номере?

— Нет, — портье оглянулся на ящички с ключами от комнат, убедиться, что ключ на месте. — Он предупредил, что вернется к ужину.

Обежав бассейн, где голышом купались Магда и Герда, а Катрин щелкала камерой гламурные позы двух русалок, Валентин пустился трусцой по велосипедной дорожке в сторону моря.

Медленный бег не мешал думать.

Он не знал, чему верить. «Розыгрыш? Что значит розыгрыш — из горла Кожева хлынула кровь, а когда я нащупал сонную артерию за ухом — это был труп. Мне ли не знать, как выглядит свежий покойник. Но откуда князь узнал о том, что я спрашивал про близнецов, про двух белых брюнетов? Это мог сказать только Кожев. Никаких жучков в оранжерее было, мой электронный опекун в кармане халата ни разу не пискнул. Объяснение только одно — все то же: эффект мандрагоры. Эта чертовщина позволяет князю незримо присутствовать. Он, конечно, услышал мои слова. Зачем приспичило спрашивать о близнецах, идиот! Ты на волосок от провала. Мандрагора уже знает твое настоящее имя».

«Валентин, тебя отсюда не выпустят».

Ноги сами понесли его к оранжерее.

Раскрытые настежь двери подсказали: садовник внутри.

Валентин не успел ничего спросить.