Дом Чародея

Только всё произошло не так, как колдунья ожидала. Персиваль действительно возник у неё за спиной, но только теперь, когда она развернулась, и приставил к её горлу лезвие. А её чары полетели в притаившуюся в дверях Джун. Та не успела даже захлопнуть дверь или отшатнуться, но её обволок странный холод, и она повалилась на пол в объятия тьмы. Оба, и Персефона, и Персиваль, уставились на вывалившуюся из гардеробной девушку. Вокруг неё возникло лёгкое красноватое сияние. Оно пульсировало, то тускнея то разгораясь ярче.

– Это ещё кто? – удивилась Персефона и резко замолчала, почувствовав давление холодного клинка на шее. У Персиваля ушло всего одно мгновение, чтобы принять решение… Столько же у него бы ушло, чтобы перерезать сестре глотку и избавить себя от всех проблем раз и навсегда. Но вместо этого он отшвырнул шпагу, и та угрожающе воткнулась в ковёр, и во всполохе золотых искр переместился к Джун.

– Даже не думай больше следить за мной, – прорычал он, приподнимая Джун на руки. – Следующая наша встреча станет для тебя последней.

Бережно обняв девушку, он исчез, оставив Персефону в полнейшем недоумении.

Глава тринадцатая,

в которой Джун ненадолго меняется с колдуном ролями

Мне холодно, очень и очень холодно, а ещё невероятно одиноко, но я не знаю, почему. Мне кажется, что кроме меня никогда никого и не было, но тогда как же я могу ощущать одиночество, если не знаю компании? Я не вижу ничего. Вокруг меня пустота, холодная бездна, без света, без звука, без материи, я существую в ней, плаваю, как океане, парю, как в облаках. Откуда я знаю все эти смешные словечки, если ничего из этого не существует? Но нет, я вижу что-то… Странный красный свет, сначала туман, а потом он становится всё ярче и ярче, и вдруг я с удивлением обнаруживаю, что не могу дышать, потому что я и не знала, что дышу, и я пытаюсь кричать, но не думаю, что способна издавать звуки. Откуда у меня такая уверенность, что это вообще возможно? Но я не могу ни о чём думать, потому что алая тьма теперь обжигает меня не только холодом, но и болью, и они становятся едины, и нет одного без другого, и одиночество причиняет боль, и мне больно, больно, больно… А потом меня вдруг что-то коснулось. Это странное ощущение, потому что помимо меня ничего не существует, кроме холодной наполненной болью алой тьмы. И всё же вот я чувствую его снова, мягкое прикосновение, почти ласковое, и от него боль уходит, а багряный туман отступает как будто в страхе. И я скорее чувствую, чем слышу, голос, говорящий на языке, понятном лишь мне, и уже спустя мгновение я не помню голос, но помню послание. «Кажется, кто-то очень хочет, чтобы ты вернулась». И это странно, но я начинаю что-то чувствовать, и мне кажется, что, возможно, я больше не умираю.