Дом Червя (ЛП)

Не знаю, как долго я лежал там, больной, дрожащий, одолеваемый тошнотой. Но потихоньку я осознал проносящийся в верхушках деревьев звук. Большие сучья скрипели и стонали; а сами стволы, казалось, трескались в агонии. Я посмотрел наверх и увидел, что вокруг нас отражается красноватый свет. И, как грохот грома, в мою голову пришла мысль:

"Огонь очищает; огонь - это жизнь. Без огня в мире не было бы чистоты".

И с этой заповедью я встал, схватил всё, что было в пределах досягаемости, и бросил в умирающий костёр. Не ошибся ли я, или запах смерти действительно стал слабеть? Я подтащил дрова и сложил их в высокую кучу. На самом деле было удачей, что спичка, которую я бросил, упала на уже сухие листья!

Когда я подумал о своём приятеле, ревущее пламя подпрыгивало вверх на пять метров. Медленно я обернулся, ожидая увидеть труп, валяющийся в нечистых испарениях отбросов, но увидел спокойно спящего человека! Лицо Фреда покраснело, его руки всё ещё были слегка опухшими; но он был чист! Он дышал. Я спрашивал себя: могла ли мне просто присниться смерть и её запах? Мог ли я увидеть сон о червях?

Я разбудил его и стал ждать.

Фред мельком посмотрел на меня, а потом, глядя на огонь, издал крик экстаза. Свет блаженства на мгновение блеснул в его глазах, как у маленького ребёнка, впервые смотрящего на тайну очищающего пламени; а затем, когда к нему пришло осознание, это блаженство исчезло в ужасе и отвращении.

- Черви! - воскликнул он. - Личинки! Пришёл запах, а вместе с ним и черви. И я проснулся. Как раз, когда костёр погас... Я не мог двигаться, не мог вскрикнуть. Черви пришли, я не знаю откуда; наверное, из ниоткуда. Они пришли, и они ползли, и они ели. И запах пришёл с ними! Он просто появился, как и черви, из-за пределов густого воздуха! Он просто... стал таким. Затем... смерть!... Я умер, говорю тебе, я сгнил... я сгнил, а черви... личинки... они ели... Я умер, говорю тебе! Мёртв! Или должен был умереть! - Фред закрыл своё лицо руками.

Как мы протянули ночь, не сойдя с ума, не знаю. На протяжении долгих часов мы держали огонь ярко горящим; и всю ночь высокие деревья стонали в своих смертельных муках. Гниющая смерть не возвращалась; каким-то странным образом огонь удерживал нас в чистоте от неё и сражался с ней. Но мы ощущали и смутно понимали зло, барахтающееся в темноте, и боль, которую наш иммунитет доставлял этому дьявольскому лесу.

Я не мог понять, почему Фред так легко стал жертвой смерти, а я остался цел. Он попытался объяснить это тем, что его мозг был более восприимчивым, более чувствительным.

- Чувствительным к чему? - спросил я.

Но Фред не знал.

Наконец наступил рассвет, сметая в сторону запада паутину тьмы. Со всех концов леса и вокруг нас, со всех сторон гигантские деревья шелестели от боли, словно миллионы зубов скрежетали в мучениях. А на востоке, над хребтом появилось улыбающееся солнце, с ясностью освещая ветви нашего дерева.

Никогда у нас не было столь долгого ожидания дня, и никогда мы так не приветствовали его наступление. Через полчаса наши вещи были собраны, и мы быстро выбрались на открытую дорогу.

- Фред, ты помнишь нашу беседу пару дней назад? - спросил я своего спутника после некоторого периода молчания. - Мне интересно, не может ли здесь происходить что-то подобное? 

- Думаешь, мы были жертвами галлюцинации? Тогда как ты это объяснишь? - Фред закатал рукав до локтя, показывая свою руку. Как хорошо я это помню! Ибо там, на сморщенной коже, был отпечаток моей руки, красный как клеймо!

- Я воспринял, а не почувствовал, что ты схватил меня прошлой ночью, - сказал Фред. - Вот наше доказательство.

- Да, - медленно ответил я. - Нам есть о чем подумать, тебе и мне.

И мы оба ехали в машине молча.

Когда мы добрались до дома, полдень ещё не наступил, но с нашей точки зрения яркость дня уже сотворила чудеса. Я думаю, что человеческий разум - это далеко не проклятие, а самая милосердная вещь в мире. Мы живем на тихом, защищённом островке невежества, созерцая одинокий поток, протекающий мимо наших берегов, мы воображаем обширность чёрных морей вокруг нас и видим простоту и безопасность. И все же, если даже часть пересекающихся потоков и вращающихся вихрей тайн и хаоса будут раскрыты нашему сознанию, мы немедленно сойдём с ума.

Но мы не можем видеть. Когда один поток, пересекающий наш мир, нарушает спокойствие и безмятежность видимого моря, мы отказываемся в это верить. Наши умы упираются и не могут понять. И таким образом мы достигаем этого странного парадокса: после опыта постижения ужаса разум и тело надолго остаются расстроенными; но даже самые страшные встречи с неизвестными существами забываются как незначительные при ясном дневном свете. Скоро нам предстояла прозаическая задача приготовить обед, чтобы удовлетворить, казалось бы, ненасытный аппетит!