И всё же мы ни в коем случае не забыли о происшедшем. Рана на руке Фреда быстро зажила; через неделю даже шрама не осталось. Но мы изменились. Мы видели пересекающий наш мир поток, и стали знающими. При дневном свете быстрое воспоминание часто вызывало тошноту; а ночи, даже когда горели лампы, были для нас наполнены ужасом. Наши жизни казались связанными с событиями одной ночи.
Тем не менее, несмотря на это, я не был готов к потрясению, которое случилось со мной, когда однажды ночью, через месяц, Фред ворвался в комнату, его лицо было мертвенно-бледным.
- Прочти это, - хрипло прошептал он и протянул мне смятую газету. Я взял её и прочёл заметку, на которую указал Фред.
- Боже! - воскликнул я. - Это значит...
- Да! Оно распространяется, что бы это ни было. Оно растягивается, ползая по горам. Бог знает, докуда оно может в итоге распространиться.
- Нет. Это не болезнь. Оно живое. Оно живое, Фред! Говорю тебе, я это почувствовал; я слышал это. Кажется, оно пыталось заговорить со мной.
Той ночью мы не могли уснуть. Каждый момент нашего полузабытого опыта переживался тысячу раз, каждый ужас усиливался тьмой и нашими страхами. Мы хотели сбежать в какую-нибудь далёкую страну, чтобы оставить позади себя ужас, который мы ощущали. Мы хотели остаться и сражаться, чтобы уничтожить разрушителя. Мы хотели составить план; но... ненавистная мысль... как мы могли планировать сражаться... с ничем? Мы были так же беспомощны, как старый горец...
Итак, раздираемые этими противоречивыми желаниями, мы сделали именно то, что и ожидалось, - ничего. Мы, возможно, даже вернулись бы к ровному укладу нашей жизни, если бы новости в газетах не показывали дальнейшего распространения болезни и больше смертей.
В конце концов, конечно, мы рассказали людям нашу историю. Но опущенные глаза и явное смущение слушателей слишком хорошо показывали, как мало нам верили. Действительно, кто мог ожидать, что нормальные жители 1933 года, с обычным жизненным опытом, поверят в явно невозможное? Итак, чтобы спасти себя, мы больше ни с кем не говорили, но с ужасом наблюдали медленное, неумолимое приближение зла.
Была середина зимы, когда первое поселение людей оказалось на пути расширяющегося круга смерти. Всего лишь горная деревня в полсотни жителей; но смерть настигла их в одну холодную, зимнюю ночь, глубокую ночь, потому что никто не сбежал - все были задушены в своих кроватях. И когда на следующий день посетители нашли убитых и сообщили о них, в газетах было описано такое же ужасное, запущенное состояние гниения, что присутствовало во всех других случаях.
Тогда мир, бывший до этого безразличным, начал верить. Но даже в этом случае люди искали самое лёгкое, самое естественное объяснение, и отказывались признать возможности, которые мы изложили. Они сказали, что новая чума угрожает нам, разрушает нашу страну. Мы уедем подальше... Несколько человек переехали. Но оптимисты, все доверяющие медикам, остались. И мы, едва зная почему, остались с ними.
Да, мир бодрствовал перед опасностью. Чума стала одной из самых популярных тем разговоров. Представители движения ревайвалистов предсказывали конец света. А медики, как обычно, приступили к работе. Они заполонили заражённый район, в страхе за свою безопасность осмотрели набухшие трупы, и обнаружили бактерии разложения, и червей. Они предупреждали местное население: нужно покинуть эту местность; а затем, чтобы избежать паники, сочинили рекламу.
"У нас есть подозрение на истину, - сказали медики в лучшем стиле детективного агентства. - Мы надеемся вскоре изолировать смертельную бактерию и произвести защитную вакцину".
И мир поверил... Я тоже наполовину верил и даже посмел надеяться.
- Это чума, - сказал я, - какая-то странная новая чума, которая убивает страну. Мы были там самыми первыми.