Дом девушек

– Как я уже сказал, это ваше право. Позвольте еще вопрос. Вы не плаваете в лодке по каналам города?

– Плаваю, причем регулярно. В байдарке, если быть точным. Но какое это имеет отношение к пропавшей девушке?

– Одна из девушек обнаружена на дне канала, обернутая в проволочную сетку.

Тен Дамме уставился на Йенса жестким, непроницаемым взглядом. У него лишь дрогнул уголок рта, но выражение лица осталось неизменным. Наконец он поднялся.

– Мы закончили?

– На сегодня – да. Но я попросил бы вас оставаться на связи.

– Через моего адвоката.

– Позвольте полюбопытствовать, как вы потеряли мизинец?

Тен Дамме взглянул на свою левую руку, словно хотел убедиться, что на ней действительно недостает мизинца.

– Это давняя история, – ответил он. – Почему вы спрашиваете?

Йенс улыбнулся:

– Просто так.

Он взглядом дал понять тен Дамме, что спрашивал не из праздного любопытства. При этом Йенс не собирался раскрывать предысторию своего вопроса. Пусть тен Дамме сам поразмыслит над этим и – если за убийствами действительно стоял он – задумается, насколько близко Йенс к нему подобрался.

Не проронив больше ни слова, тен Дамме вышел за дверь. Йенс откинулся на спинку стула и задумался, поигрывая шариковой ручкой.

В дверь постучали, и в комнату заглянул коллега.

– Мне нужна первая кабинка, – проворчал он. – Долго там будет сидеть этот бездомный?

– А, черт! – выругался Йенс и вскочил со стула.

В суматохе он совсем забыл о Фредерике Фёрстере. Прошло не меньше часа, а к нему, наверное, никто даже не заглянул. Впрочем, наверняка Фредди только рад был посидеть в сухом помещении…

Йенс задумался, как отблагодарить бедолагу за сотрудничество. И у него была идея на этот счет.

4

– Я могу еще что-то для вас сделать, фройляйн Фонтане?

Зеекамп встал почти вплотную к Лени. Его рука вдруг оказалась возле ее лица, и пальцы коснулись щеки.

– Представляю, какой тяжелый у вас выдался день… Если хотите, я могу еще немного побыть с вами.

Зеекамп не только проводил ее до четвертого этажа, но настоял на том, чтобы войти вместе с ней в комнату, и Лени не знала, как от него отделаться, не показавшись при этом грубой.

Ну почему ей так трудно было сказать, что она думала и чувствовала? Ведь у других это не вызывало проблем. Но Лени все держала в себе, потому что всегда заботилась о том, чтобы никто не подумал о ней плохого. Тем самым она копировала поведение своей мамы: для нее было важно сохранять видимость благополучия и не давать людям в их маленькой общине повода для слухов. Поэтому она всегда что-нибудь придумывала, когда у нее на лице оставались отметины папиных нападок. Конечно, окружающие знали, что к чему. Всегда это знали. Но, вероятно, дело было в другом. Мама пыталась убедить саму себя.

Лени сознавала, что если ничего не предпримет, Зеекамп пойдет и дальше. Воспримет ее сдержанность и робость как согласие, хотя любому мужчине, обладающему хотя бы зачатками разума и эмпатии, должно быть понятно, как она себя чувствовала.

– Милая, да вы вся дрожите… Давайте, присядьте на кровать.

Его рука легла ей на плечо. Он развернул ее и мягко, но настойчиво усадил на кровать. Затем встал перед ней, и его ширинка оказалась прямо напротив ее лица.

Лени вскочила, так резко, что головой врезалась Зеекампу в подбородок. Слышно было, как клацнули его зубы. Он вскрикнул и попятился, обеими руками зажимая челюсть. В его широко раскрытых глазах читался испуг.

– Я… я бы хотела, чтобы вы сейчас же вышли из моей комнаты, – с трудом выговорила Лени.

– Я прокусил язык, – промямлил Зеекамп сквозь ладонь.

Он отнял руку от рта, проверяя, есть ли кровь. И действительно, на ладони оказались несколько багровых капель. Его губы тоже были красные, словно накрашенные помадой.

Зеекамп вытер рот тыльной стороной ладони, снова осмотрел ее и наконец взглянул на Лени. Взгляд его резко переменился. Испуг в глазах уступил место необузданной ярости.

– Неблагодарная корова, – угрожающе прошипел Зеекамп. От его отеческого тона не осталось и следа.

Лени вспомнила, чему ее учили на курсах. Кричи, привлекай внимание, не будь безмолвной жертвой.

Девушка подскочила к двери, распахнула ее и шагнула в коридор.

– Уходите, сейчас же! – прокричала она. – Или я позову на помощь.

Зеекамп медлил, вероятно пытаясь понять, воспринимать ли угрозу всерьез. На этот раз злость и страх придали Лени сил, и ей удалось выдержать его взгляд. Она умудрилась даже поднять руку и показать на выход.

– Уходите. Сейчас же!

И откуда только в ее голосе появилось столько решимости?

Зеекамп еще раз вытер губы, после чего направился к двери. У порога он еще раз вплотную шагнул к Лени, но прикасаться к ней не стал.

– О практике можешь забыть. И об этой комнате.

Лени выждала, пока он пройдет половину коридора, и выплеснула ему вслед всю злость и страх:

– Плевала я на вашу практику! Я вам не официантка!