Дом для бродяги

– Жизнь – точно цикорий. По крайней мере, моя жизнь. Он говорил о сухой ветке, ожидании и надежде. Все это надо обдумать.

– Юна, вам дурно?

Яков все еще ничего не понимает. Вернее, надо думать не так. Для начала буду звать это тело с нынешней душой – «он». Обезличено. Так вот: он видит меня, он совсем очнулся и пробует осмотреться. Он понял бы все и сразу, если бы увидел тело Микаэле-Густава. Но пока что ему мешаю я – стою между креслами, намеренно. Он тоже жертва, и ему тоже надо принимать правду постепенно. Ему будет даже больнее, чем мне.

– Микаэле, как вы себя чувствуете? – закрываю глаза и говорю с… телом Якова. Так проще, не глядя в лицо. Было бы совсем невыносимо смотреть на Якова и называть имя князя Ин Тарри. – Кто вас пригласил сюда? Это очень важно, подумайте. И послушайте свой голос, отвечая.

– Даша.

Он выговаривает слово и задыхается. Наконец-то догадался: голос иной. Причем знакомый. Теперь он молчит, обдумывает.

– Юна, по вашему лицу судя, все уже непоправимо, то есть завершено. И все так, как мне вдруг почудилось.

– Пройдите к зеркалу, убедитесь.

Открываю глаза. Тот, кто теперь занимает тело Якова, настороженно хмурится. Замечает зеркало, встает и идет, все медленнее и медленнее…

– Значит, Даша тоже приняла участие в деле, – говорю я, и мне стыдно. Зачем причинять Микаэле новую боль? Он уж точно не виноват. Он, как и я, жертва решения Якова. Поставлен перед фактом. – Вы так не переживайте. Якова никак нельзя переупрямить. Он сам не справился со своим упрямством, хотя, уверена, он пытался. Я знаю причины его решения. Ужасно, но я согласна во многом. Вы должны жить. Без ваших денег посол Цао не устроит кровавую баню в своей грязной стране и не отмоет тех, кто чудом уцелеет… – Я криво усмехнулась. – Без вашего дара понимать людей и налаживать их дела сорвется затеянное Климом спасение всех детей, сколько бы их ни перелезло через ограду «Лилии».

Я говорила и говорила. Нарыв в душе вскрылся. Я приняла то, что не могу изменить: Яков ушел. Добровольно отдал свое тело Микаэле, чтобы не рухнуло все, что ему дорого. Чтобы я жила в безопасности. Потому что лишь Микаэле способен провести нас по краю и не дать стране ввязаться в большую войну. Яков мне сказал об этом недавно – прямо и грустно… Но даже это не главная причина. Для Якова важна семья. Он и сам, пожалуй, не признает силы этой своей… слабости. Я знаю его сны и его прошлое. Он все еще оборотень Локки. Он не мог позволить нынешнему малышу Йену осиротеть – и получить взрослое прозвище Крысолов.

Я думала много разного, причем одновременно. Мысли лезли – как фарш из мясорубки. Раздавленные, раздробленные, они лезли все сразу через мелкие дырочки – и слипались в ком смиренного, вязкого отчаяния. Я сидела на полу. Смотрела на Якова, то есть теперь уже на Микаэле – со спины. Удачно. Не так больно… а еще – проще замечать перемены. Иную посадку головы, осанку, манеру держать руки. И свет. Над ним всегда – солнце. Сейчас это видно особенно отчетливо. Будто в небесах протаяла лунка, и плотный столп летнего золота рухнул в мир. Князь Ин Тарри полностью прижился в теле.

– Ю-на.

Искажённое произношение? Мое имя звучит так странно, что я сразу оборачиваюсь. Вижу щель потайной двери. Она за портьерой, в углу. Чуть-чуть приоткрылась и ждёт моего решения. Наверняка Яков позаботился. Мой Яков, настоящий, который принял решение – но заранее подумал обо мне, о том, как будет больно, как я захочу тихо сбежать из комнаты пыток… Все так и есть, оставаться здесь – невыносимо! Еще немного, и я не справлюсь с собою. Нет сил снова говорить с Микаэле по поводу внезапно обретенного им права жить долго и счастливо в теле Якова, а значит, быть в неоплатном долгу перед ним и косвенно – передо мной. Даже думать о такой постановке вопроса не желаю.

Быстро пересекаю комнату, скольжу за портьеру. Дверь закрывается за спиной. Оказывается, посол лично явился выручать меня. Сегодня день, когда на щедрости свихнулись буквально все. Плохо дело, я едва держусь, а срываться по-прежнему нельзя.

– Про-водит, – разделяя слово на неравные части, посол умудрился и показать заботу, и отдать приказ. Кивнул и удалился.

Я осталась наедине с каменноликим смуглым человеком. Для инаньца он слишком рослый, да и черты лица… пожалуй, полукровка.

– Зовите меня Илья, – каменное лицо сделалось обычным, едва посол удалился. —Машина у черного хода. Отвезу куда угодно. Буду ждать сколько угодно. Вам наверняка надо многое обдумать.

Я кивнула. Позволила поддеть себя под локоть и вести, забалтывать… лишь бы не оказаться наедине с собою. Сейчас – не могу. Я пока что совершено не способна поверить в чудо. Хотя иного выхода у меня нет, я постепенно справлюсь и поверю. Как сказал Яков, показывая цветок перемен? Серая повседневность и синие цветы чудес. Он всей душой верил, что затеянное дело не подведет черту под нашими отношениями, которых толком и нет… пока. Надо все точно вспомнить. Думать – уже занятие и надежда. Я закрыла глаза, мысленно увидела оранжерею. Круглый зал, бабочек и лианы. Цикорий на столе.