Дом духов

Он взял ее за руку. Они шли, смакуя это утро мира, шли по глине, срывали нежные стебли трав и высасывали их сок, смотрели друг на друга, улыбались и молчали – они шли на дальнее пастбище. Солнце показалось из-за вулкана, но день только-только начинался, и земля еще зевала. Педро сделал Бланке знак, чтобы она легла на землю и молчала. Они поползли к кустарнику, обогнули его, и тогда Бланка увидела ее. Это была прекрасная кобылица, она жеребилась, одна на холме. Дети застыли, стараясь, чтобы она не услышала даже их дыхания, они увидели, как она задыхается и тужится, – но вот появилась голова жеребенка и затем, после продолжительного времени, все тельце. Жеребенок упал на землю, мать стала облизывать его, и он стал чистым до блеска, словно навощенное дерево, мордой она подталкивала его, хотела, чтобы он встал. Жеребенок пытался подняться на ноги, но они у него подгибались, были слишком слабые, ведь он только что родился, и детеныш упал, беспомощно смотря на свою мать, а та заржала, словно приветствуя утреннее солнце. Бланка почувствовала, как счастье наполняет ее сердце, как слезы выступают на глазах.

– Когда я стану большой, я выйду за тебя замуж и мы станем жить здесь, в Лас-Трес-Мариасе, – сказала она шепотом.

Педро посмотрел на нее с выражением, присущим скорее печальному старцу, чем мальчику, и покачал головой. Он был еще ребенком, но уже знал свое место в этом мире. Но знал также и то, что будет любить эту девочку до самой могилы, что это утро будет жить в его памяти и в час смерти пройдет последним видением перед его внутренним взором.

Это лето стало для них временем между детством и пробуждением в них мужчины и женщины. Иногда они резвились как дети, бегали за курами, гоняли коров, с жадностью пили парное молоко, так что на губах вырастали усы из пены, воровали хлеб, только что испеченный в пекарне, карабкались на деревья и строили там из веток домики. Иной раз они прятались в самых сокровенных уголках густого леса, устраивали ложе из листьев и играли в супружескую пару, лаская друг друга до изнеможения. Они не теряли невинности и раздевались друг перед другом без всякого любопытства и смущения, купались голыми в реке, как это всегда делали прежде, ныряли в холодную воду, плавали, пока вода не выбрасывала их на отполированные подводные камни. Но было такое, чем они уже не делились, как прежде. Они узнали, что такое стыд. Они уже не соревновались, кто сделает бо`льшую лужу, а Бланка не рассказывала ему о той темной субстанции, которая окрашивала ее трусики раз в месяц. И хотя им никто об этом не говорил, они сами поняли, что не должны держаться так же непринужденно перед другими, как наедине. Когда Бланка одевалась как сеньорита и садилась по вечерам на террасе пить лимонад в кругу семьи, Педро Терсеро смотрел на нее издали, не решаясь подойти. Для игр они стали выбирать самые укромные уголки. В присутствии взрослых перестали держаться за руки и словно бы не замечали друг друга, не желая привлекать к себе внимание. Нянюшка успокоилась, но Клара стала наблюдать за ними все более внимательно.

Закончились каникулы, и семья Труэба стала собираться в дорогу. С собой в столицу брали уйму банок варенья, компотов, ящиков с фруктами, сыры, маринованных кур и кроликов, корзинки яиц. Пока все это грузили в машины, Бланка и Педро Терсеро укрылись в амбаре, чтобы попрощаться. За эти три месяца они полюбили друг друга с безудержной страстью – такой, что сводила их с ума всю оставшуюся жизнь. Со временем их любовь стала более неуязвимой и стойкой, но уже тогда она была так же глубока и верна, как и позднее. На грудах зерна, вдыхая ароматную пыль амбара, в золотистом и рассеянном свете утра, который проникал cквозь щели, они целовали друг друга повсюду, лизали, кусались, точно пили друг друга, плакали и вытирали друг другу слезы, клялись в вечной любви и договорились о секретном языке, какой должен был служить им для связи в месяцы разлуки.

* * *