– Таким, как те нью-йоркские полицейские, которым китайцы заплатили, чтобы они тебя подставили? – спросил Пратт.
Какие-то негодяи из полиции Нью-Йорка нашли способ перевести сто тысяч долларов с банковского счета клиента на личный банковский счет Кальвино и подбросили полкило героина в нижний ящик картотеки в его юридической конторе. Дело о наркотиках так и не дошло до суда, но с помощью лжесвидетельства обвинение в присвоении средств клиента осталось, и Винсента лишили права юридической практики. Он не часто вспоминал об этом, и другие тоже не поднимали этот вопрос. Но он тогда ввязался в бой и поставил себя под удар, – и знал это. Американские копы ничуть не лучше тайских.
Ратана вернулась с прозрачным пластиковым пакетом, полным спиртовых салфеток, липких пластырей, антибиотиков, китайских примочек и мазей. Она разложила их на письменном столе Кальвино аккуратными рядами.
– Меня поцарапал
– Я забыла вам сказать. Звонила ваша бывшая жена и сказала, что не получила чек за последний месяц. Она звонила, чтобы его получить. – Ратана начала протирать его лицо спиртом.
Пратт старался не слишком откровенно радоваться при виде того, как Кальвино корчится на стуле.
– Что ты ей сказала? – спросил Винсент, надувая щеки и содрогаясь. У него побелели костяшки пальцев, которыми он вцепился в письменный стол.
– Я сказала, что вы уехали по делам в Чанг Май.
У нее была природная способность давать ложную информацию.
– Да? И что она сказала?
Ратана наложила ему на лицо три пластыря и еще два на шею.
– Она сказала: «Чанг Май, Чанг Фрай, скажи ему, я хочу получить этот чертов чек, иначе я буду звонить моему чертову адвокату».
Кальвино посмотрел на себя в зеркало.
– Пока тебя не было, звонила твоя мать.
В ее глазах отразилась дикая паника; она тихонько охнула и прикрыла рукой рот, глядя куда-то между Кальвино и Праттом. Она выглядела маленькой, юной, испуганной и растерянной.
– И Пратт сказал ей, что ты – лучше всех.
– Я думаю, проблем не будет, – сказал ей полковник по-тайски.
Ратана отошла в свою нишу и взяла трубку телефона.
– Ты замечательно выглядишь, Винсент, – произнес Пратт со своим самым лучшим американским акцентом.
– Ладно, предположим, Чанчай занимается наркотиками, проститутками и акулами-ростовщиками, и никогда не встречал
Пратт расстегнул карман своей рубахи, достал конверт и толкнул его сквозь шеренгу антибиотиков на столе Кальвино.
– Его имя внутри, Винс.
Кальвино подумал, что это какой-то подвох. Он побарабанил пальцами, глядя на свои красные, разбитые костяшки. Пратт сидел напротив с лицом игрока в покер. В конце концов Винсент надорвал конверт и достал листок бумаги с дюжиной имен
– И что? – спросил он, поднимая глаза.
– Может быть, тебе следует еще выпить? – предложил Пратт.
– Я думал, ты не одобряешь выпивку в дневное время.
Кальвино провел пальцем по списку сверху вниз, потом снова вверх. Он разговаривал с несколькими из этих людей в связи с делом Джеффа Логана. Пратт не был глупцом; он знал, что этот список лишит друга части уверенности.
– Бен Хоудли создал инвестиционный клуб. Нелегальный инвестиционный клуб, без лицензии, без руководства, без разрешения…
– И это члены клуба, – сказал Винсент, снова просматривая список, и выпил еще «Меконга».
– Все вместе они отдали Бену два миллиона батов. Его задачей было удвоить, утроить их деньги, вкладывая их в Таиландскую фондовую биржу.
– Ты шутишь? – спросил Кальвино.
Пратт только улыбнулся.
– Даже Чанчай играет на фондовой бирже.
Винсент думал в том же направлении. Таиландская биржа ценных бумаг совмещала азарт гоночного трека с риском схемы пирамиды Гонконга. В течение нескольких лет крупные игроки со всей Азии превратили ее в Атлантик-сити Юго-Востока, вкладывая деньги в акции таких компаний, как «Стар Блок», «Сиам-цемент», «Бангкок пост», «Бангкок банк» и «Нава».
– Бен вышел на рынок при индексе одна тысяча пятьдесят, – сказал Пратт.
– И ушел, когда индекс упал до пятисот, – догадался Кальвино.
– Пятисот тридцати трех, если точно. Он уменьшил сбережения всей жизни своих инвесторов в два раза. Людей убивали за гораздо меньшее, Винсент.